Проработавший в ФСБ добрый десяток, Гладких не первый раз сталкивался с похожей ситуацией, когда нужно было вычислить «чужого» среди своих. Но сейчас это касалось его отдела, его колыбели, его департамента, его второго ПМЖ.
Первый раз за долгое время он задал себе вопрос:
– С чего начать?
Мысль нагнетала и парила в темечковых областях мозга, молниеносно раздвигая хлам различных дум и предприятий, как листает органайзер амбициозный и повернутый на своей работе топ-менеджер нефтяной компании. Она боролась с завтрашним отчётом за минувший квартал – его Гладких должен был предоставить ещё на предыдущей неделе; с сегодняшними догадками о поимке похитителя ребёнка и даже с мыслью о походе к стоматологу. Зуб мудрости всё время напоминал о себе в момент большого раздумья, как если бы метеочувствительный человек жаловался на ноющий сустав в преддверие грозы.
Он посмотрел на Катю.
Она выглядела старше своих лет. Возможно, неделю назад её светлая, не задетая глубокими морщинами кожа и соответствовала её возрасту. Но сейчас, в свете последних событий Антон замечал даже несколько седых волос.
Ещё она всё время кашляла.
Эта несчастная женщина определенно была больна.
37.
И за правду мою не боюсь никогда,
Ибо верю в хотенье.
И греха не боюсь, ни обид, ни труда…
Для греха – есть прощенье.
1901. З.Н. Гиппиус (драматург, литературный критик, писатель)
Проникавшее в густую зелёную листву солнце оставляло в воздухе сотни жёлтых дорожек.
Серые пылинки кружили в них хороводы, а потом как будто устав, они оседали на землю. Лучики попадали на зелёные листочки папоротников и играли с их зубчатыми краями, бегали солнечными зайчиками по траве и согревали промокшие после дождя паутины.
Заиграл колокольный звон и десятки медных переливов запели чарующее своим естеством приглашение принять участие в чём-то совершенно сокровенном и неизведанном.
Воздух наполнился гармонией звуков и того, что веками хранилось в этом загадочном месте. Все как будто не менялось здесь столетиями и сохраняло многовековую историю уединения, природной красоты и мелодию души и тела. Даже те самые папоротники, казалось, простояли здесь много лет, не изменившись. И лишь точёные стволы деревьев, прожив не один десяток лет, рассказывали о том, что до них здесь что-то ещё было, происходило и менялось.
Дорожки тогда не были протоптанными. Кустарники были другими. Болот было больше. Да и люди сменились другими людьми; эпохи сменились, а время застыло. Правда, здесь – на пригорке, вокруг которого стоял лес, всё было прежним. А там дальше, в двухстах метрах стояли каменные, отреставрированные уже в наше время постройки.