Ромео попытался объяснить себе этот сон с точки зрения фрейдизма, материализма, марксизма, и чуть ли не постмодернизма, но сам не верил в то, что пытался себе сказать.
Внезапно послышался тихий свист, и в окно постучали.
Ромео вытянулся, сидя в постели, выглянул в окно и увидел лицо своего друга Люциуса, прильнувшее к стеклу с той стороны. Люс, шевеля губами в попытке что-то сказать, постучал еще раз. Ромео спрыгнул с кровати и распахнул створки. Люциус легко забрался в комнату.
– Все-таки круто, что твоя комната на первом этаже! – воскликнул Люциус. – Удобно лазить! И за телками в окно наблюдать тоже норм!
– И тебе тоже привет! – пробурчал Ромео.
– О-о, приятель, ты что-то еще почивать изволишь? – шутливо сказал Люс и огляделся вокруг. – А-а, творил что-то под покровом ночи! – Он с интересом сгреб в ладонь несколько листков бумаги и уселся на пол с явным намерением прочесть текст.
– О нет! – воскликнул Ромео, беспардонно вырвал листки из рук Люциуса и бросился собирать бумаги. Он суетливо затолкал охапку в ящик стола и щелкнул замком.
– Э-э, друг, ты что? – обиженно проговорил Люциус и отвернулся.
– Ну, прости, друг. Это…э-э…м-м-м…
– Да-да, я понял: это личное и вообще не закончено…
– Да, так. Точно! – Ромео радостно закивал. – Спасибо, ты нашел мне приличное оправдание. Настоящий друг! – Ромео вдруг понял, что он пересилит жгучее желание и ничего не расскажет Люциусу ни о сне, ни о происшествии прошлым вечером.
– Окей, Ромео, репетировать идем?
– А! Да! Да. Я… забыл. – Ромео заметался по комнате, не в силах сконцентрироваться. – Люс, дай мне двадцать минут, ладно? Я мигом соберусь.
– Ну ладно, – недовольно проворчал парень,– давай быстрее. Вечно забудешь все самое важное.
Ромео схватил из шкафа первую, попавшуюся на глаза одежду, и побежал в душ. Люциус залез с ногами на кровать и, удобно развалясь, принялся бренчать на гитаре, которую привычным движением достал из-под кровати.
Люциус был немногим старше Ромео. Наполовину поляк, наполовину ирландец, он проявлял недюжинный талант актера и музыканта. Выглядел он заметно: это был среднего роста молодой человек, довольно худой, с красивыми, почти женскими ногами, которые он любил показывать, посему все лето носил весьма короткие шорты. Голова его была увенчана густыми белокурыми завитками, из-под них бесовски блестели зеленые хитрые глаза прирожденного лицедея, которые свели бы с ума не один десяток молодых барышень; изящный, чуть вздернутый нос придавал лицу обманчиво ангельский вид.
Он имел один недостаток, который портил ему всю жизнь: через лоб, правую бровь, на середину щеки сползал уродливый белесый шрам. История шрама была абсолютно прозаичной и даже нелепой: какое-то падение с лестницы по пьянке.