– Прости, Орландо, я даже не заметил, как пролетел день. Сам понимаешь, звонки, сообщения, бумажки. Работа не ждет. Мне тут уже прислали несколько отобранных рукописей для издания. Гору разных документов… Я сейчас всех отключу. Пожалуйста, подожди две минуты, – он быстро заскользил пальцами по клавиатуре, одновременно вытаскивая из факса очередную стопку документов. – Чувствуй себя как дома. Напитки в том большом кривом шкафу. Возьми, что хочешь. И мне плесни, пожалуйста, «Макаллана» со льдом.
– Ты банален в выборе спиртного. Шотландский виски. Что может быть очевиднее? – Роуд кинул трость и пиджак на шелковую банкетку в середине комнаты, и открыл дверцу «кривого шкафа», который на поверку оказался перламутровым произведением мебельного искусства эпохи Бонапарта.
– Банальность – изнанка мудрости, Орландо. Я думал, ты знаешь, что я вообще банальный парень. – Пошутил Мэйз, не отрываясь от своих занятий.
«Непонятно, как ты вообще сюда попал, шкаф!» – Пробормотал Орландо, с восхищением разглядывая замысловатую резьбу.
Роуд налил себе в рюмочку хереса и пересек огромную комнату, чтобы прикрыть окно.
– Никак опять размышлял на окне? – он лукаво посмотрел на Доминика. Тот с улыбкой кивнул. – Интересно… ведь эта привычка у тебя чуть ли не с детства.
– Да, все началось с разглядывания звезд по ночам. Это было мое убежище. Мечты. Побег от реальности. – Мэйз горьковато усмехнулся.
– Ты молодец, Доминик.
– Фух! – Мэйз с облегченным вздохом захлопнул крышку ноут-бука и порывисто выдернул шнур факса из розетки.
– Присядь. – Роуд подал ему стакан и опустился на канапе. Доминик отодвинул компьютер, залез на стол и, отхлебнув из стакана, принялся болтать босыми ногами. Орландо некоторое время с отеческой нежностью наблюдал за ним. Потом сказал:
– Не устаю тобой гордиться. Ты так многого достиг. Сам поступил когда-то в Гарвард, теперь ты влиятельный бизнесмен, прекрасный литературный критик, известный сердцеед, и все равно как – то умудрился чуть-чуть остаться ребенком. Несмотря на свое не самое радужное детство.
Доминик снова усмехнулся и запрокинул взъерошенную голову, глядя на изумительную люстру, сиявшую миллионом хрусталиков под отяжеленным искусной лепниной потолком.
– А у кого оно радужное?.. Нет, Орландо. Ребенок во мне умер давно, вместе с теми наивными мечтами. От ребенка остались только недоверие, неосознанная жестокость, интерес ко всему необычному и желание обладать всем, что мне интересно.
– Я не верю тебе, друг мой. Можешь задираться сколько хочешь. Я все равно вижу перед собой лопоухого Доминика, который висит заполночь на подоконнике, таращится на звезды и придумывает страшную сказку про колдуна. Ты всегда любил разные замки-дворцы, драконов-колдунов. Именно поэтому ты выбираешь себе пристанища, похожие на дворцы, а ездишь, я слышал, кстати, что очень рискованно, на драконах.