Картинка сменилась. Четырнадцатилетний Аким, стоящий в дверях своей комнаты. Его лицо украшали синяки. А в коридоре двое полицейских, уводящие из квартиры его отца.
– Наконец-то свободны, – едва разлепляя губы, прошептал мальчуган и потер ссадину на щеке, злорадно усмехаясь.
– Стоп! – приказала я, вспоминая, что мне отдали всего час в распоряжение. – Самое последнее счастливое воспоминание Некрасова Акима.
И я увидела улыбающуюся себя, жующую бутерброд. Сидящую в дурацком сером костюме с капюшоном на голове, на котором красовались заячьи уши. Рядом стоял Аким. Довольный, со спокойной теплой улыбкой на губах.
– Хватит, – тихо попросила я, а потом добавила. – Стоп!
Кабинка снова вернулась в первоначальное состояние. Я попыталась взять себя в руки. Нужно увидеть остальных.
– Хоуэл Дже. Самое счастливое воспоминание, – потребовала я.
Это была крыша. Парень и его группа что-то репетировала. Был вечер, внизу слышался шум машин. На небе уже были видны звезды. Теплый ветерок.
Хоуэл играет на гитаре и сольно поет, пара ребят ему подыгрывают, и девчонка на барабанах.
Когда песня подошла к концу, ребята зааплодировали друг дружке.
– Замечательно! Можно записывать альбом! – хихикнула девушка, убирая растрепавшиеся волосы за уши.
Хоуэл положил гитару и подошел к краю крыши. Он замер, словно статуя, спокойно разглядывающая город
– Эй, Юки, – позвал тихо парень миловидную девушку. – Иди сюда.
Девчонка улыбнулась и, разгладив руками юбку белого платьица, подошла к Хоуэлу. Тот оторвался от созерцания, приобнял рукой Юки за талию.
Воспоминание закончилось.
Я посмотрела самое счастливое воспоминание Прасковьи. Это было раннее утро. Я оказалась в холодной темной комнате. Скрючившись на жесткой кровати, спала Праша. Она была в длинной ночной рубашке, укрывалась тонкой простыней, дрожа от холода.
Распахнулась дверь, в комнату вбежало две плотно сложенные девицы, каждая из них была раза в два шире Прасковьи.
– Вставай, уродина, – одна из девиц та, что была острижена чуть ли не на лысо, плюхнулась на кровать и с силой пихнула спящую девушку в бок.
Прасковья свалилась с койки на пол. Попыталась подняться, но запуталась в простыне. Вторая толстая девица пнула ногой девушку в живот и вышла за первой из комнаты.
Праша осталась лежать на полу, сжимая руки в кулаки. Я не понимала, почему она не может воспользоваться своей силой, чтобы проучить их. Может, она боялась того, что ее могут забрать на опыты?
И тут около темного окна возник Глеб. Он с удивлением огляделся вокруг, посмотрел на обшарпанные стены, заметил пустую кровать, а после девушку, лежащую на полу.