Откуда-то из глубины тянулось последнее действие, стоило попытаться лишь кончиком воли его подавить, как тут же неподъёмный пресс тянул общую конструкцию обрушиться следом за собой в пропасть. Треск открывшихся глаз пробудил внутри чувство, казавшееся ранее неотъемлемым атрибутом глупости. Теперь же Меркурий ощущал глупцом самого себя, парализованного внутри понимания произошедшего.
Но в том то и дело, обладая знанием, Меркурий совсем не сомневался в правильности поступков. Издали улыбнулся Лару. Яркое свечение вдруг вспыхнуло несимметричными переливами по всему периметру клеточки пола, где стоял Меркурий. Никандр сделал пару шагов назад и остановился в радушном и гостеприимном выражении. Позади расположилась девушка. Никандр представил её Меркурию, – Познакомьтесь! Госпожа Ки, только она могла вызволить такого бедолагу как ты из пропасти, которой, при всём моём сожалении, подверг тебя я.
Меркурий сохранял тишину, не сводя глаз с улыбки Лару. Тот всё ещё сказочной добротой питал каждую клетку. Меркурий улыбнулся. Наконец он избавился от надоедливых аллюзий и кровоточащих мыслей, разрешающих каждый отдельный вздох и всплеск.
Позади промелькнуло некоторое шевеление, Никандр в мгновение переместился в сторону клетки и тяжелым ударом кулака сверху сломал одну из стенок. Меркурий оставался в прежнем положении и нисколько не выражал заинтересованности в происходящему позади.
Следуя зову свободы, утконос, видимо, выполз наружу и никак не нашёл лучшего места, нежели улечься между стоп выпрямившегося от неожиданности, но не опустившего взгляд Меркурия.
Резким марширующим шагом, казалось, ранее остекленевший Никандр направился к Меркурию. Лару тут же, не сводя улыбки, судя по всему, быстрыми прыжками опередил Никандра и, оказавшись на пути старца, обхватил того и поцеловал три раза в разные щеки.
Меркурий молниеносно поражённый увиденным, опустил голову вниз и упал в тишину состояния утконоса, с силой распластавшись на недвижимой голове животного.
Тогда Ки подошла вплотную к Меркурию и постепенно пропадающими красками ладони подняла голову утконоса вверх, подчиняя глаза одного глазам другого.
Глубокой краской внизу светилась точка, так сильно влекущая в неизвестность её естества, будто для пролетающей мимо птицы она являлась совсем единственным ориентиром. Но как же та небольшая болтающаяся в клюве палочка? Разве не она указывает путь? Тянуло куда-то вдаль, назад, непостижимое важное задание, программа. Каждый немыслящий сустав тянул оставшиеся совсем в другую сторону. Точка внизу, уже совсем не такая отчетливая, постепенно сливалась с общими предрассветными тонами. В конце концов мало кто мог остановить нашествие рассветных лучей. Вскоре точка совсем исчезла. Сколько птичка не всматривалась, отыскать ту самую блеклую полосу среди полного, радостного света и такого поистине яркого в своей полноте полотна, в сотнях метров под её клювом, не представлялось возможным. Неопределённость растворилась красиво и быстро, смешивая в чёткую совокупность мотивы птицы лететь в направлении, указанном веточкой в клюве.