Эйнзли поняла, что они направляются к часовне, но, когда они подошли ближе, Иннес сошел с утоптанной тропы и раздвинул высокие кусты рододендронов на краю кладбища. В этой его части Эйнзли еще не бывала. Узкая тропинка вилась среди разросшейся травы; им пришлось идти гуськом. Выйдя из своеобразного туннеля под нестрижеными кустами, они очутились на вершине холма. Площадка выходила не на бухту, в которой сооружался причал, а на дальний конец пролива Кайл и северную оконечность острова Бьют.
– Вон там – озеро Лох-Риддон, – Иннес положил руку ей на плечо, – а чуть дальше – Лох-Стривен.
– Красиво.
– Малколм очень любил бывать здесь. – Иннес взял ее за руку и повел в самый дальний угол. Эйнзли увидела участок свежескошенной травы и холмик, на вершине которого стоял крест. Кельтский крест, миниатюрная копия креста Драммондов. Имени на нем не было.
– Мой брат, – сказал Иннес.
Эйнзли как завороженная смотрела на дату рождения, выбитую на камне.
– Вы близнецы! О, Иннес, я и понятия не имела…
Он нахмурился. Она видела, как он сжал кулаки; кадык у него на горле ходил ходуном. Эйнзли сама не понимала, что он хочет сделать – то ли разбить крест, то ли броситься перед ним на землю. Ей очень хотелось обнять его, но в то же время было страшно.
– Очень красивое место, – негромко проговорила Эйнзли, чтобы что-то сказать.
– Да. И хотя отсюда открывался его любимый вид, все равно он не захотел бы провести здесь целую вечность. Малколм… – Иннес сглотнул подступивший к горлу ком. – Я уже говорил, Малколм… Эйнзли, дело было не только в том, что его готовили к роли хозяина, землевладельца… он очень любил Строун-Бридж. Традиции значили для него так же много, как и для отца. Он наверняка захотел бы покоиться в земле вместе с остальными. Но они не допустили этого. Как я их ни убеждал, они не позволили.
– Почему? – спросила Эйнзли, хотя в глубине души уже знала ужасный ответ.
– Его запретили хоронить в освященной земле, – ответил Инне с. – Мой брат покончил с собой.
От потрясения она долго молчала. Потом ей стало больно; она попыталась представить, какие муки пережил Иннес. Должно быть, он страдает до сих пор.
– Ничего удивительного, что ты уехал, – сказала она, уцепившись за первую связную мысль, пришедшую ей в голову. Неожиданно ее глаза наполнились слезами, хотя она и убеждала себя в том, что не имеет права плакать. Она просто не могла удержаться, когда увидела его бледное, потерянное лицо.
– Ах, Иннес, мне так жаль!
Желая лишь утешить, отвлечь его без слов, она обняла его за талию. Некоторое время он стоял без движения, потом обнял ее.