Юргенс предложил поужинать. Гость согласился, и они направились в смежную с кабинетом комнату и уселись за круглый стол, покрытый белой скатертью.
Вино выпили молча. Юргенс, занятый едой, не был расположен к беседе. Ашингер начал искать удобный предлог для задуманного разговора.
– Что ты собираешься делать с двумя русскими, которых я как-то застал у тебя? – поинтересовался Ашингер.
– Пригодятся для будущего – для новой, послевоенной обстановки.
– Кому?
– Конечно, не большевикам.
– Ты оптимист, Карл.
– Разве это плохо?
– Возможно, что и не плохо, – ответил Ашингер, – но в такое время, когда на фронте поражение следует за поражением, не все выглядит так весело, как хочется и кажется.
Он поднес к глазам бокал и поглядел сквозь вино на свет. Потом, после паузы, спросил, как давно Юргенс имел письмо от жены. Последнее письмо от Гертруды Юргенс получил с полмесяца назад.
– Как она?
– Хвалиться нечем.
– Надо действовать, Карл.
– Именно?
– Необходимо выехать из Германии – ради Гертруды, ради Розы. Сейчас выезд не составит особых затруднений, но может настать время, когда он будет исключен. Ты спросишь: куда? И на это можно ответить. Пока еще есть выбор: Испания, Португалия, на худой конец – Южная Америка. Там можно устроить жизнь.
Юргенс откинулся на спинку стула и громко расхохотался.
Этот смех обидел Ашингера. Почему смеется Юргенс, когда смешного ничего нет? Юргенс не хуже его знает Робертса, знает отлично, что «абвер» людьми не бросается и что уйти от доктора Грефе не легче, чем от полковника Шурмана, и все-таки Робертс ушел. Он сидит себе спокойно в Барселоне и ест апельсины. Чем же Юргенс и Ашингер хуже Робертса?
– Надо иметь деньги, чтобы поселиться за пределами Германии, – произнес Юргенс, – а где они у нас?
Теперь рассмеялся Ашингер. С несвойственной ему быстротой он встал и подошел к Юргенсу:
– Деньги? Они будут. Надо только потрясти тестя. Мы никогда его не трогали. Пока тесть еще не выжил окончательно из ума, он должен понять, что лучше, если его денежки попадут зятьям, его единственным законным наследникам, нежели большевикам…
После третьего бокала Ашингер раскис. Редкие волосы на его голове сбились в одну сторону. Пенсне он снял и положил на тарелку. Без пенсне его глаза сильно косили.
Ашингер разболтался. Он выкладывал сейчас все, что уже с давних пор вынашивал в себе, не решаясь никому рассказать. Он не скрывал своих опасений относительно завтрашнего дня и считал, что пора произвести переоценку ценностей.
…В эту ночь Юргенс ворочался с боку на бок, подолгу, не мигая, смотрел на синюю ночную лампу, стараясь утомить глаза, плотно сжимал веки, но сон не приходил. Мысли одна назойливее другой лезли в голову и не давали покоя.