«Вот оно что, – думал Наруз Ахмед, чувствуя, что в нем закипает глухая злоба. – Садовник, значит… Хорошие персики… А чьи это персики, старая собака?!»
– И давно? – спокойно спросил он.
– С тридцать четвертого года.
– А до этого где жили?
– В тюрьме, – проговорил старик и посмотрел на собеседника. – Три года жил в тюрьме.
– За что же?
– Было за что…
Воцарилось неловкое молчание. Потом Наруз Ахмед снова начал:
– А кто же это потрудился над вашим ухом? Басмачи?
– Нет. Красный аскер. Я сам басмачом был. Всякое было… А вы-то сами откуда?
– Я? – смутился Наруз Ахмед, застигнутый врасплох. – Я из Ташкента.
– И родом оттуда?
– И родом.
– А по каким делам в наш кишлак?
– Случайно. Попутной машиной воспользовался. Был в соседнем колхозе.
Старик кивнул, взглянул еще раз на Наруза Ахмеда и начал разглаживать рукой свою бороду.
Со двора выкатила машина.
– Садись, уртак! – пригласил водитель.
– Прощайте, ата, – бросил Наруз Ахмед, встав со скамьи. – Может, еще встретимся.
– В жизни все бывает. Счастливый путь! – прошамкал Бахрам.
Наруз Ахмед занял свое место, и машина помчалась по улице в тучах пыли под остервенелый лай собак.
Быстро редела ночная тьма. Огненная полоска прорезала восточный край неба. Разгоралась теплая и ясная утренняя заря. Сутки отошли в прошлое.
Полумертвые от усталости Шубников, Юлдашев и водитель лежали на плащ-палатке у подножия невысокой горы, беспорядочно загроможденной каменными глыбами, валунами и галькой. Пантера пристроилась тут же, возле машины.
Парашютист, оказывается, отлично знал местность и легко ориентировался. Приземлившись и освободив себя от лишних, уже ненужных вещей, он пошел не на запад, не на север и не на восток, где жилые места, а на юго-восток, скорее даже на юг. Можно было подумать, что его влекла к себе граница. Но он туда и не собирался. Ему надо было поскорее выбраться из полосы песков, на которых оставался след. Он предательски тянулся за ним, этот след, и избавиться от него было невозможно. И парашютист двинул на юг – обратно к границе. Он знал, видно, к чему стремился. Пройдя за полдня почти сорок километров, ноги его ступили на такыр – твердую глинистую почву, напоминающую бетон.
Здесь уже следы не оставались. Ветер сносил с такыра все, даже пыль пролетала мимо, не имея за что зацепиться. Голо, подметено, безмолвно… Но тонкий нюх овчарки и на окаменевшем такыре чуял запах человека. Пантера уверенно шла по следу.
Шубников и Юлдашев исколесили на машине много километров, покрытых такыром. Со всех сторон подступали пески, но диверсант не сходил с твердого грунта. Он держался такыра и шагал на юг, где такырная почва сливалась с предгорьем.