Потянуло сухим зноем. Воздух над сопкой поплыл волнами.
Горбы сопок стали двойными.
– Рви! – крикнул Корж.
Белик скинул плащ и выполз вперед. Он запустил руки по плечи в могучую пыльную шкуру сопки. Ломал, мял, выдергивал жилистый щавель, стволы будяка, рвал крепкую, как проволока, повилику. Но что могли сделать пальцы бойца, если косы не брали здешнюю траву?
Огонь опередил его, забежал с тыла к Коржу. Белик схватил плащ и, ползая на коленях, душил желтые языки. Барс метался сзади, цеплялся за гимнастерки пулеметчиков и звал людей назад.
Люди не шли. Нельзя было уйти, потому что Мать своим грузным телом закрывала две пади. Тот, кто терял гребень, уступал точку опоры.
Четыре стрелка били с сопки. Били расчетливо, по-хозяйски. Не спешили, придерживали дыхание, спуская курок.
Ветер дохнул в лицо Коржу огнем. Пулеметчик утопил голову в плечи. Языки проскользнули под «максим», и краску на кожухе повело пузырями.
Пулеметчик крикнул Белика, но вместо повара отозвался кто-то картавый, чужой.
– Эй, русский! – крикнул картавый. – Оставь напрасно стрелять…
Корж хотел крикнуть, но побоялся, что голос сорвется.
– Вр-р-решь! – ответил «максим» картавому.
– Эй, брат! Оставь стрелять!
– Вр-р-решь! – отозвался «максим».
Раздался взрыв ругательств. Озлобленные неудачей, прижатые пулеметом к земле, солдаты обливали руганью обожженного, полумертвого красноармейца.
Они кричали:
– Эй, жареная падаль!
Они кричали:
– Ты подавишься кишками!
Они кричали:
– Собака! Тебе не уйти!
Пулеметчик не слышал. Ему казалось, что горит не трава – кровь, что живы в нем только глаза и пальцы. Глаза искали картавого, пальцы давили на спуск.
Наконец пулемет поперхнулся. Солдаты взбежали на гребень.
– Стой! Оставь стрелять! – закричал Амакасу.
– Вр-р-решь! – ответили «максим» и Корж.
Это было последним дыханием их обоих.
– Они попали в мешок, – сказал Дубах, придерживая коня. – Мы приняли лобовой удар, а тем временем эскадрон маневренной группы… Видите вот этот распадочек?
Всадники обернулись. Всюду горбатились сопки, одинаково пологие, мохнатые, испещренные яркими точками гвоздик. Всюду синели ложбины, поросшие дубняком и орешником.
Был полдень – сонный и сытый. Птицы умолкли. Только пчелы, измазанные в желтой пыли, ворча, пролетали над всадниками.
– Не различаю, – признался Никита Михайлович.
– Не важно… Падь безымянная. А сыну вашему придется запомнить: эскадрон на галопе вышел отсюда и смял левый фланг японцев… Одной амуниции две тачанки собрали.
– Говорят, им по уставу отступать не положено.
Дубах улыбнулся – зубы молодо сверкнули под пшеничными усами. Даже от черной повязки, прикрывающей глаз, разбежались колючие лучики.