Офицеры заговорили между собой. Прохор прислушался.
– Вот, господин полковник, тот самый еврей, которого вчера поймали около моста. Продолжает твердить, будто он музыкант и не имел никакого отношения к порче моста.
Полковник вскинул на пианиста тяжелый взгляд серых глаз.
– Похоже на правду, – сказал он медленно, – для такой работы нужна медвежья сила, а это какой-то… – Не договорив, он обратился к пленному: – Музыкант?
– Да.
– Сейчас проверим. Покажи, что ты можешь. – Полковник кивком указал на стоящую у стены старенькую фисгармонию. – Если ты действительно такой известный музыкант, как говоришь, мы тебя отпустим. Играй.
Пленный подошел было к фисгармонии, но, подняв руки, вдруг поглядел на свои синие, сведенные холодом тонкие пальцы и в бессилии уронил их.
– Зейне хенде зинд эрфронен, – сказал майор полковнику.
– Согрей руки, – коротко приказал полковник и снова кивком снизу вверх показал на лампу.
Музыкант подошел к лампе и стал греть руки. Тонкие кисти его светились насквозь. Казалось, видно, как течет в них кровь. Прохор глядел на эти руки, забыв, зачем он здесь, забыв начатый рассказ над развернутой картой.
Музыкант сел за инструмент. Жестом, так хорошо запомнившимся Прохору с первого концерта, потер руки и стал задумчиво глядеть на свои длинные, все еще багровые от холода, пальцы. Прохор увидел на их тонкой коже глубокие ссадины и кровоподтеки. Пианист тоже, словно сейчас только заметив, что руки его изранены, бросил испуганный взгляд на немцев и поспешно склонился над инструментом.
Погребальное пение «Реквиема» заполнило горницу, рвалось сквозь дребезжащие окна в стужу, в темную тишину леса, подступившего к самой усадьбе.
Полковник неотрывно глядел на руки пианиста. Его брови все ближе сходились над золотым переносьем очков. Поймав это движение бровей, майор крикнул музыканту:
– Стоп! Прекратить это славянское нытье!
Пианист испуганно оборвал музыку. Его руки, как подстреленные на лету птички, замерли на миг и упали с клавиатуры.
Полковник сердито взглянул на майора:
– Абэр, варум дох славиш?! Съист эйн эхтер дойчер компонист – Моцарт, мэйн герр.
– Ах, во! – виновато произнес майор. – Вундербаар!
Полковник бросил пианисту:
– Играть! – и снова его внимательные серые глаза устремились на пальцы музыканта.
Немцы опять заговорили между собой.
– Такими руками ничего нельзя сделать, – сказал полковник. – Это всего лишь руки артиста.
– Да, – согласился майор.
– В Америке такие руки страхуют, – сказал полковник пианисту. – А у вас?
– У нас это излишне, – тихо сказал пианист. – А когда я ездил в Штаты, мои руки действительно были застрахованы.