Дети мои ушли от меня. На небе загорелась такая заря, перед светом которой и пламя сыновней любви потускнело. Сыновья мои разошлись в разные стороны. Один ушел в Сибирь. Там шла война с белыми генералами. Другой взял старое ружье, с которым я сторожил маки, и ушел в Китай. Он пошел к человеку, которого зовут Мао-чжуси. Он хотел бороться за то, чтобы китайский народ мог так же строить свое счастье, как строили его русские… Ты не слушаешь меня?
Ласкин действительно спал, растянувшись на прохладном кане.
Старик набил свою маленькую трубочку крепким самосадом и закурил. Ван спал, сидя на полу, прислонившись спиною к кану. Старик осторожно тронул его за плечо. Ван сразу открыл глаза, но не пошевелился. Так, сидя у ног старика, он и отвечал на его вопросы. Так же негромко, как их задавал старик. Они говорили долго: старик – спокойно, а Ван – так, словно был в чем-то виноват. Потом, видимо, удовлетворенные, оба легли на кан.
Когда старый сторож разбудил Ласкина, квадрат двери был уже черен.
– Где Ван? – испуганно спросил Ласкин.
– Ушел.
– Куда?
– Не знаю.
Ласкин сжал было кулак, но одумался.
– Ты не должен был его отпускать!
– Ничего, – спокойно ответил старик. – Я пойду с тобой и провожу тебя куда нужно.
Выругавшись, Ласкин стал собираться. Через несколько минут они ушли в ночную тайгу, держа путь на юг.
От фанзы старик повернул прямо в гору. Тропы больше не было. Идти стало еще труднее, чем днем, но Ласкин слышал впереди себя неожиданно быстрые шаги китайца. Отстать – значило остаться одному, совсем одному среди враждебно шепчущихся деревьев, в незнакомой тайге, черной, таинственной и страшной.
Спотыкаясь о корни, ударяясь коленями о стволы бурелома, натыкаясь на торчащие со всех сторон ветви деревьев, Ласкин шел так быстро, как только позволяло дыхание. Шел, выставив руки вперед, в черное пространство леса. Указкой служил только хруст валежника под ногами старика. Ласкин закусил губы, чтобы не выдать своего отчаяния криком. Он терял самообладание.
И вдруг шаги проводника оборвались. Ласкин шагнул еще раз, другой и в испуге остановился.
– Что случилось? – зашептал он было, но старик прервал его:
– Т-с-с… Человек!
Напрягши слух, Ласкин понял: навстречу шли двое. Они делали несколько шагов, останавливались и снова немного продвигались.
– Чудно, Ивашка, будто слыхали кого-то, а будто и нет никого. А?
Ответил детский голос:
– Я тоже слыхал – человек.
– Может, ослышались, а?
– Не должно быть, тятя.
– Не должно быть, не должно быть. Говорил тебе: без Шарика ночью не ходить. Он бы сказал, ослышались, ай нет.