Невидимый Ласкину мальчик рассмеялся.
– Шарик бы накрыл… Помнишь, как он весной нарушителю штаны порвал.
– Черта ты ему теперь порвешь…
– Да, темно, – серьезно согласился мальчик.
Разговаривая, они приближались к тому месту, где стоял, прильнув к стволу, Ласкин. В нескольких шагах от него взрослый чиркнул спичкой и стал закуривать. Ласкин увидел непокрытую голову с шапкой курчавых черных волос. Такой же курчавой бородой было обрамлено коричневое от загара лицо с горбатым крепким носом.
«Цыган», – подумал Ласкин.
Спичка погасла. Остался только красный светляк цигарки. Он проплыл мимо обмершего Ласкина на высоте, позволявшей определить большой рост человека.
Хруст шагов долго отдавался в ушах Ласкина. Давно уже стало тихо, когда он решился шепнуть:
– Дед!
Ответа не было.
– Слышь, дед!..
Тихо.
Ласкин двинулся к тому месту, где, по его расчету, стоял проводник.
– Дедушка, голубчик…
Он с трудом удерживался, чтобы не крикнуть в голос.
Проводника не было.
Шаря по лесу, Ласкин натыкался на деревья. Обессилев больше от страха, чем от бесполезной ходьбы, он опустился на землю. Его мысли были так спутаны и отрывисты, что их нельзя было связать в логическую цепь.
Он долго сидел, уткнув голову в колени. Первым осознанным желанием было просидеть так до утра. Он отогнал эту мысль: дождаться утра здесь, вблизи границы, значило наверняка попасть в руки пограничников. Но совершить переход сейчас же, не имея представления о местности, тоже было немыслимо.
Ласкин решил, что лучше всего отойти как можно дальше от границы. Уходя в глубь страны, он будет удаляться от пограничных постов. Ему удастся найти какой-нибудь колхоз или заимку, где можно будет переночевать у крестьян и попытаться организовать переход при их помощи. Может быть, за деньги удастся найти проводника.
Эти мысли прервал далекий лай. Собака брехала в той стороне, где, по расчетам Ласкина, должен был быть «тыл». Он встал и пошел на брех.
Все так же черна была чаща, все так же неприветливо толкали его в грудь сучья, все так же больно хлестала по лицу колючая хвоя. Но оттого, что где-то вдали время от времени раздавался лай, Ласкину стало легче. Он уже не чувствовал себя таким одиноким. Он пробирался к воображаемой деревне.
Однако по мере того как шел, уверенность начинала его покидать. Он брел уже долго, а чаща не становилась проходимей. Лес был все таким же суровым, необитаемым. Ласкину начинало казаться, что собака уходит от него, заманивая его в глубину таежных дебрей. Совсем неожиданно оказался он вдруг на опушке. В просвете темнели контуры постройки. Это не была деревня – всего лишь одна крыша. Вероятно, небольшая заимка или дом лесника. «Тем лучше», – подумал Ласкин и вышел на поляну. За изгородью заливалась собака.