Поднялся Мезенцев.
— Коллега Рыбаш действовал смело и решительно, — великодушным, почти отеческим тоном заговорил он, — и я готов понять, что молодому хирургу психологически трудно, едва зашив рану, снова вскрывать ее. На этот раз все кончилось благополучно. Больной, насколько мне известно, выздоравливает. Но я хочу воспользоваться случаем и, опираясь на многолетний опыт, дать небольшой совет Андрею Захаровичу: никогда не рискуйте при подобных травмах. Трахеотомическая трубка — старый, испытанный метод. Не следует, товарищи хирурги, излишне увлекаться новаторством. Особенно в районной больнице.
Никто тогда не возразил Фэфэ, но Марлена знала, как тяжело пережил Рыбаш и снисходительное поучение Мезенцева и осуждающее молчание остальных. Теперь он страстно повторял:
— Ну почему, почему у этого парня хватило ума понять, что я рисковал только ради него?!
Можно было бы ответить: «Потому, что он не врач», — по Марлена чувствовала, что сейчас Рыбаш воспримет такой ответ как оскорбление: «Ты, значит, тоже считаешь, что врачам районной больницы нельзя отступать от рутины и лучше придерживаться осторожненьких стандартов?» На эту тему они разговаривали очень много еще до Нового года; Марлена расспрашивала Рыбаша, чем занимаются он и Гонтарь в морге.
— Меня интересует грудная хирургия, а Наумчика — раковые опухоли, — объяснил он, — Наумчик не столько в морге, сколько в виварии торчит. Облучает там животных, делает опыты с радиохимическими препаратами. Да вы приходите, мы вам все покажем…
Она отшутилась тогда, что предпочитает любой, даже плохонький драматический театр театру анатомическому, и потом очень пожалела об этой шутке: Рыбаш перестал рассказывать о своих поисках.
Теперь, слушая, как он снова и снова возвращается к мыслям о праве хирурга на риск, Марлена вдруг сказала:
— Когда ты возьмешь меня с собою в морг?
Он пристально посмотрел на нее.
— Подлизываешься?
— При чем тут…
— Ну, в смысле утешаешь. «Я даже ямбом подсюсюкнул, чтоб только быть приятней вам…»
— А ты, оказывается, знаешь Маяковского?
— Стараюсь не отставать от своей высокообразованной супруги! — он зло и насмешливо раскланялся.
Шел январь — их медовый месяц и месяц памятных расставаний с людьми, которых они оба, в меру своих сил и умения, спасали от смертельной опасности. В то самое утро, когда выписывался шофер такси, Марлена прощалась с инженером Фельзе. Она продолжала считать его своим первым настоящим больным. И то, что его привезли в памятную новогоднюю ночь, и то, что она поставила тогда правильный диагноз, и, наконец, та глубина душевной ответственности, которую ощутила она возле его постели, — все вместе породило в Марлене страстную заинтересованность в его выздоровлении. Очевидно, жена Фельзе, худенькая, с мальчишеской фигуркой, сразу поняла это. Настойчиво, но ненавязчиво она выясняла все, что относилось к болезни мужа. Однажды она сказала Марлене: