— Опять Ёрген! — возмутился Маттис.
Именно сейчас, в связи с этим делом, ей не следовало упоминать имя Ёргена. Маттис разбушевался:
— Обойдусь и без Ёргена! Он мне ни к чему! Если ты его притащишь, не знаю, что я сделаю!
Хеге отпрянула.
— Маттис, милый…
— Перестань всюду совать своего Ёргена! Если он явится ко мне, я ему скажу, кто он такой!
— Тише, тише, успокойся, — сказала Хеге. — Не смей ничего говорить Ёргену. Он хороший человек и желает тебе добра.
Маттис уже не мог остановиться.
— Теперь это решит погода, — в отчаянии сказал он.
— Погода?
— Да, слышишь? Погода и ветер. Может, ты считаешь, что я не умею думать?
Это слово, которое раньше в доме старались не произносить из-за Маттиса, он употребил сам и произнес его твердо, словно вогнал гвоздь в стену.
Хеге пришлось уступить.
— Конечно, ты умеешь думать, — сказала она. — Нам всем пришлось много думать из-за того, что произошло в последнее время.
Для нее существовало только одно событие, и она говорила только о нем. Маттис стоял перед ней в глубокой скорби. Хеге была уже другая, она стала частицей Ёргена. Его половиной.
— Как ты могла стать такой? — спросил он.
— Какой?
— Такой, какая ты есть! Я не узнаю тебя. Что с тобой случилось?
— Что со мной случилось? Ты и сам это знаешь. Я тебе уже говорила. Я очень счастлива. — Она была непоколебимо уверена в своем счастье. — Помнишь, я даже обняла тебя за это.
Рядом с ней незримо присутствовал Ёрген, и это остановило вспышку Маттиса. Он ограничился тем, что мирно сказал ей:
— Тогда иди к Ёргену.
Хеге как будто не удивилась.
— Я как раз собиралась это сделать, — ответила она и ушла.
Маттис остался один. За окном шумел добрый ветер. Наступили сумерки. Он по привычке начал озираться по сторонам. Не хотел, но удержаться не мог. С чердака до него донеслись неразборчивые голоса — Хеге и Ёрген — они говорили и говорили.
Теперь все готово, думал он. А про лодку я сумел сказать ей так, как хотел. Теперь мне все равно, прекратится ветер или нет, от меня уже ничего не зависит.
Он выдержал такую тяжелую борьбу с Хеге и вообще столько всего передумал за этот день, что смертельно устал и забрался в постель раньше обычного.
Сверху с чердака больше не слышалось никаких голосов. Маттис не знал, радоваться ему или нет. За окном на тысячу ладов завывал ветер, он обещал и завтра дуть точно так же.