— Ты пустомеля, — резко сказала Хеге и пошла к себе. Но, дойдя до своей комнаты, она уже пожалела об этих жестоких словах.
— Я брякнула, не подумав, — сказала она.
Маттис удивился. Так легко Хеге никогда не отказывалась от своих слов. Он воспользовался случаем и сказал ей:
— Да, есть вещи, которых ты не понимаешь.
Она не возражала.
Весной он не осмелился бы сказать ей ничего подобного. Может, она и удивилась, но не подала виду.
Утром Маттис шел по мокрому от росы и поглощенному страдой поселку. Не из упрямства и не для того, чтобы напомнить о себе. Объяснить причину было бы трудно, скорей всего, его притягивал шум работы. Стрекотали косилки. Падала трава, вырастали сушила с сеном, трудились и старики и молодые. Все они выглядели сильными и умными. Маттис остановился: он всегда невольно останавливался при виде чего-нибудь красивого.
Ему повстречался человек, который переходил дорогу с охапкой жердей для сушил, отступать было поздно.
— Все бродишь? — спросил он у Маттиса.
Маттис с надеждой глянул на него, и тому пришлось сказать:
— Может, придешь к нам сгребать сено, когда мы начнем метать стога? Вот оно высохнет, и приходи как-нибудь с утра.
— Ладно, — обрадовался Маттис, — это я могу, я уже метал стога.
Человек облегченно вздохнул и зашагал дальше.
Дома Хеге сказала, что все это пустой разговор. Однако Маттису показалось, что ответственность, тяготившая его вот уже две недели, вроде как отступила — обязанность быть в доме главной снова легла на Хеге.
Ночь.
Что делать, если тебя окружают только сильные и умные?
Поди знай.
Но все-таки. Что же делать? Человек должен что-то делать. Постоянно.
Над домом тянется полоса. Сама птица убита, она лежит с закрытыми глазами под большим камнем, но полоса осталась.
Что теперь делать?
Что делать с Хеге? Ей плохо.
Поди знай.
А за окном шумит ветер, хотя на самом деле ветра, может быть, и нет.
Однажды в конце июля Маттис отправился рыбачить. По крайней мере он плыл по озеру на своей лодке. Прошедшие две недели были малоприятными. Если не считать того дня, когда у соседа метали стога, но ведь один день не в счет.
Сегодня Хеге сама отправила его на озеро.
Он сидел в лодке, и взгляд у него был отсутствующий. Озеро было искристое, теплое и бескрайнее. Маттис заплыл далеко, почти до крохотного каменистого островка. Где-то вдали протарахтела моторка, потом другая, но вообще-то озеро было пустынно. На берегу виднелись знакомые усадьбы, а на дальних берегах — незнакомые.
Рыболовные снасти у Маттиса были никудышные. А лодка — и того хуже, она протекала. Маттис сидел задумавшись, пока вода не коснулась его башмаков. Тогда он вздрогнул и начал ее вычерпывать. Потом снова погрузился в свои мысли. Удочка была закреплена на корме, поплавок уснул в тщетном ожидании поклевки. Пылающее июльское солнце поднималось из глубины. Сидя в лодке, Маттис находился как бы между двумя солнцами. Он знал, что никто, кроме него, не рыбачит в такую тихую погоду.