Иногда, смотря на Жанну, Кузеванов думал: «Вот скажет она – отдай мне всё своё: и деньги, и имущество своё, и душу свою… Ведь всё ей отдам». И даже хотелось Сергею Ильичу, чтобы возлюбленная его всего этого захотела. Но она ничего не требовала, подарки, правда, принимала как должное.
Городок, в котором они жили, был небольшой, и разумеется, скоро многим стало известно, что Кузеванов завёл себе любовницу. Первой всполошилась дочка Сергея Ильича, быстро сообразившая, что может лишиться наследства. Ведь молодая наглая баба, столь ловко окрутившая её отца, запросто его уговорит переписать на неё если и не всё, то хотя бы часть наследства. Дочь встретилась с Жанной и решительно потребовала, что та оставила отца в покое.
– А я-то тут при чём? – сказала Жанна. – Я его верёвкой, что ли, к себе привязала?
Дочь во второй раз встретилась с Жанной, кричала на неё, грозила, но и это не помогло. Жанна только гордо повела бровью, фыркнула и на этот раз даже разговаривать не стала.
Супруга же Сергея Ильича решила избавиться от молодой соперницы другим, радикальным способом. Она хорошенько накрасилась и отправилась к начальнику полиции, который когда-то ухаживал за нею, когда они в юные годы жили на одной улице и ходили в одну школу.
Поговорив для отвода глаз о том о сём, супруга Кузеванова предложила начальнику полиции посадить Жанну.
– За что же я её посажу? – удивился бывший ухажёр.
– Тебе лучше знать, за что, – усмехнулась супруга, – не мне же тебя учить.
– А муж твой что скажет, если я её посажу? – Полицейский прищурился, и глаз его стал едким, неприятным, как подгнившая луковица.
В общем, разговор не удался.
Сергей Ильич не догадывался о том, что делают за его спиной супруга и дочь: никакими разговорами о Жанне они ему не досаждали и даже намёков не делали, что им хоть что-то известно. Более того, супруга Сергея Ильича стала ласковее с ним, чем прежде, решительно во всём старалась ему угодить. И это обстоятельство его особенно мучило. Он считал себя перед супругою беспощадно виноватым, и если б она ругала его, если б была с ним неласкова, это бы хоть и в малой мере, но всё-таки искупало его вину и уменьшало его страдания.
А страдал Сергей Ильич сильно. Он стал ужасно чувствителен: завёл привычку по вечерам гулять по тихим окраинам или – выезжать «на природу», где в задумчивости прохаживался по лесочку или сидел над речкой. А дома, когда ночь заваливала городок чёрным своим хворостом и окошки домов горели смолистыми огнями, он уединялся в бильярдной на втором этаже своего особняка и заводил песни о любви. И те, что слышал ещё в молодости, и те, что были придуманы недавно. И непременно – песню «Широка река» в исполнении Кадышевой. «Постучалась в дом боль незваная, – с душевной тоской повторял он за певицей. – Вот она, любовь, окаянная».