– Зачем, Магда? Разумная гиена? Разве тебе мало нас, людей?
…Звон оборванной струны.
Она заткнула ему рот поцелуем.
Стая пестрых гиен пришла перед рассветом. Магда не строила прочного вольера – изгородь просто обозначала границу для подопытных щенков – убегать они не пытались. Для пятнистых убийц это была вовсе не преграда.
Она выгнала двух Ги за калитку со стороны дома – крикнула, без надежды, что поймут:
– Бегите к своим!
Она расстреляла обойму – времени перезарядить ей не дали – потом отбивалась палкой.
Пятнистых осталась мало, но страшные челюсти, способные перекусить ногу антилопе, рванули ее несколько раз. А потом появились ее бурые вонючки, и потрепанная стая пятнистых ушла – это была не их территория.
Она умирала под оградой вольера. Над ней таяли призраки – капитан, малыш, безликая мама малыша, молоденький помощник почтальона, седобородый старейшина соседней деревни и помогавшие ей по хозяйству женщины…
В самом нижнем ящике стола, не читанное десятки лет, дотлевало письмо:
«Магда, доченька, ты остаешься совсем одна на Земле. Прости, я рада была бы остаться с тобой до конца, уйти в один день и час – но не сложилось. Не уходи следом за мной, прошу тебя. Я всегда верила, что жизнь надо прожить до конца, даже если надеяться не на что. Потому что – мало ли что может случиться? Разве мы знаем, зачем живем? А вдруг это зачем – в самой последней минуте – а тот, кто ушел раньше, и не сделает этого главного «зачем». Живи, доченька. Может быть, поначалу тебе помогут твои «воображаемые друзья» – но ты уже почти взрослая, а взрослый человек не может жить одной фантазией. Найди себе дело – дело, ради которого стоит жить – и делай его, даже без надежды закончить. Не вспоминай того, что было – просто живи.
Я люблю тебя,
Мама»
Когда рассвело, к дому вернулась стая бурых гиен.
Они затащили тело в открытую дверь и ушли. А потом пришли снова, и каждая несла в пасти обглоданную дочиста кость, большую речную ракушку или опавший плод.
Они подходили к дверям одна за другой, в порядке, установленном для кормления, и оставляли кости, ракушки и плоды у двери. И, оставляя, тихо скулили. А потом ушли и больше никогда не возвращались на это место.
Андрей Кокоулин
26 мая 1973 г.
Ту полянку Юржик приметил давно. Ещё когда на северном склоне Курай-горы отрыли норы прошмыги. Из-за них, чтобы добраться до Чумной свалки, пришлось закладывать крюк к самой границе Стеклянных полей, которые дышали жаром, будто Плимп после «кислой» батареи. Там, на границе, было полно всяких оврагов, ложбинок и осыпавшихся воронок с того времени, как боги воевали на земле. Скользнув тогда в одну из них, антрацитово-черную и в одном месте иззубренную, как Туолев протез, Юржик по пути и наткнулся на усеянный золотистыми стеблями пятачок, удачно прикрытый сдвинувшейся набекрень каменной плитой. Стебли покачивались, словно от невидимого ветра, а на двух или трёх алыми камешками горели бутоны.