…Двумя днями позже отчаявшиеся сурки всё-таки атаковали периметр заграждения и прорвались в синтезаторную. Их агрессия закончилась плачевно: в лаборатории начался мощный пожар, и станция выгорела дотла.
По непонятной причине огонь пощадил странную вещицу – небольшую коробку, музыкальную шкатулку. Края её оплавились, и вызывающий неясную, глухую тревогу запах распространялся по каюте всякий раз, когда стармех космофрегата «Талассо», нашедший её на пепелище, приподнимал искорёженную крышку. Пожар повредил электронный чип: шкатулку заело на одной фразе. Оружейник фрегата, утверждающий, что он знает русский, перевёл её стармеху как «ложись посредине кровати – будет меньше хлопот».
Когда стармех вернулся домой, восьмилетняя дочь выпросила у него шкатулку.
Она сказала, что под монотонный речитатив ей легче засыпать.
Плох тот обряк,
который мечтает стать Кумиром.
Плох тот Кумир,
который мечтает стать обряком.
Небо распласталось под ногами. Тод сидел над синевой и смотрел на редкие облака, проплывающие между ним и землей.
Из-за горизонта показалась кавалькада. Человек десять верхом на чёрных гибких животных, напоминающих змей, но очень упитанных – как раз настолько, чтобы катать людей.
– Эй, Кумир, к празднику присоединишься?
Это было стандартное приветствие того, что приближалось вслед за всадниками-змеевиками. Тод не ответил, он не отрывался от неба под ногами.
– Эй, Кумир, тогда подвинься. Ты прямо на пути стоишь.
– Объедете, – не размыкая зубы, процедил Тод.
– Мы – да, а – Оно?
За их спинами показались пёстрые одежды. Там был смех, звон бокалов, плеск вина. Гул заполнил всё вокруг, теперь чтобы говорить, приходилось повышать голос. В середине этого кавардака, еле переставляя ноги, шли нагие, все в поту, люди с впалыми глазами. На их спинах покоился яркий большой шар, словно бы сотканный из тугих огненных струй.
Когда они подошли ближе, стал слышен запах горелой плоти.
– Кумир, подвинься, – попросил кто-то из этого бардака. – Порядки нарушать даже таким, как ты, не следует.
Тод поднялся и, не глядя на этот вечный праздник, пошел над синевой туда, где вдалеке распласталось широкое пятно – город.
Время на небе шло совсем по-другому. Снизу смотришь – еле ползет солнце. Здесь всё не так…
* * *
Опускаться на землю Тод не любил. Вернее – ему не нравился сам процесс спускания.
Ветер в ушах, воздух бьёт в ноздри с такой силой, что трудно вдохнуть. Снизу выглядит величественно – иногда можно увидеть огненный росчерк. На самом деле опускающийся к людям Кумир ничем не лучше мухи, лишённой крыльев. Отвесно вниз, без возможности остановиться или хотя бы придержать падение.