– Заходи. – Она, звеня браслетами, поманила меня в дом. – Положи свои вещи в… в тумбу. В комод.
Папа протянул мне саквояж.
– Это всего на два дня, – сказал он. – Бабушка купит тебе машинку от «матчбокс».
Он достал бумажник и вручил мне пять бумажек по доллару и одну пятерку – значительная сумма. Затем поморщился и вытащил еще пятерку – замусоленную, в пятнах, с оторванным уголком. Отец был сыном типографиста, и до роковой встречи дяди Сэмми с продавцом шестидюймовых скелетов его семья вырезала скидочные купоны, клеила магазинные фишки в затертые буклеты и копила центы в майонезных баночках. Подозреваю, что для отца в самой идее сбережения денег было что-то невыносимое, какой-то неизбывный стыд. Они никогда у него не задерживались. Но пока бумажки лежали в его кошельке, им полагалось быть новенькими и чистыми.
– Грязная, – с притворным сочувствием произнесла бабушка, когда папа вручил мне замурзанную пятерку. – И рваная, фу!
Папа взъерошил мне волосы и легонько подтолкнул меня к спальне. Я чувствовал: они ждут, когда я уйду, чтобы начать говорить про маму, поэтому тянул время. За окном гостиной обрывы над рекой Гудзон казались собранным в складки каменным флагом, обрамленным водой, деревьями и небом. Чугунная балерина Дега на консоли тикового дерева презрительно разглядывала бальзовый макет ракеты «Авангард» на книжной полке у выхода в коридор.
Я ушел в гостевую спальню, а бабушка с папой заговорили вполголоса. Я положил саквояж на кровать и стал у двери, напрягая слух. У меня крепла уверенность, что мама умерла, что операция на ее ноге прошла неудачно, может, и не было никакой операции, а все сговорились мне не рассказывать. Из-за приглушенных голосов, бабушкиного акцента и умения взрослых выражаться намеками я не мог уловить, о чем речь. Я стал смотреть на рваную пятидолларовую бумажку у себя в руке, на портрет Авраама Линкольна, чья мать умерла, когда он был немногим старше меня. Мне казалось, я читаю утрату в его глазах.
Папа распрощался, и через секунду бабушка вошла в спальню проверить, как я разложил вещи. Я ничего не разложил. Я был занят подслушиванием, а кроме того, папа собрал мне не пойми что. Он положил мне верх от пижамы вместо пуловера и купальные плавки вместо шортов. Два носовых платка! Почему-то он решил, что мне понадобится ковбойский жилет от хеллоуинского костюма. В саквояже были трое трусов, но четыре пары носков, в том числе один от другой пары и один мамин.
– Мама умерла?
– Нет, мышонок. Ты ее скоро увидишь. А теперь давай уберем твои вещи.
Бабушка перебрала содержимое саквояжа. Я угадал, что сейчас она воскликнет: «О-ля-ля!» – за мгновение, как у нее вырвалось это междометие, которое всегда мне ужасно нравилось. Потом она убрала все, кроме ковбойского жилета, в комод и сказала, что мы купим мне одежду в «Александерс», когда пойдем покупать машину на грязные деньги.