На свежем воздухе хмель разбирал его все сильнее, мысли туманились, как пасмурное небо над головой, а ноги словно налились свинцом. Всего десять минут, не больше, шли они вдоль реки, чуть ниже гребня длинного холма, круто сбегающего к воде, а Бютуар уже против своей воли замедлил шаг, все сильнее отставал и, наконец, оказался далеко позади своих товарищей. Он с ужасом понял, что засыпает на ходу.
Сознание долга и смутный страх перед заслуженным наказанием подстегнули его. Он выругался вслух, подбадривая самого себя, сделал еще несколько шагов и, совсем отчаявшись, хотел было позвать товарищей, но крик замер у него в груди: говорить в полный голос, кричать, когда лишь мрак и безмолвие служили им ненадежной защитой от смерти! Боже милостивый!
Бютуар остановился, и сразу сон одолел его, бороться больше не было сил. Спотыкаясь, он взобрался на вершину откоса и опустился на корточки. Совсем разнежившись, Бютуар что-то ласково бормотал, обращаясь к винтовке, и, как всегда в трудную минуту, думал о своей жене Адели. Вспомнились ему погожие дни за околицей деревни, густая, напоенная солнцем зелень садов; вспомнил он зимнее утро, заиндевелое поле за родной фермой, прозрачный ледок на лужах, сваленные в кучу вязанки хвороста; представилось ему, как идут мимо односельчане и одежда их, запорошенная снегом, похожа на бумагу в черных крапинках.
Мало-помалу сонное оцепенение сковало Бютуара, мысли его стали мешаться, хотя он и пытался еще собрать их последним усилием воли; отяжелевшие веки смежились сами собой, и он заснул.
Через некоторое время он проснулся, преследуемый чудовищным кошмаром; голову словно сдавило обручем, виски ломило, его мучили изжога и голод; он не сразу сообразил, где он находится и как сюда попал.
Но в это мгновение из жуткой тьмы до него донесся какой-то звук. Бютуар насторожился. Изощренный слух солдата, привыкшего ходить в ночной дозор, невольно ловил каждый шорох, несмотря на сумятицу в мыслях. Должно быть, этот звук и разбудил его — так чуток сон бывалого дозорного. Бютуар почувствовал приближение опасности.
Подавляя невольный стон, он пополз по траве, с трудом двигая непослушными руками и ногами. Словно над бруствером гигантского окопа, Бютуар высунулся над гребнем холма, обрывающегося прямо к реке, — в глазах у него рябило, голова пылала, в ушах стоял какой-то странный звон.
Прямо перед ним уходил вниз крутой, почти отвесный откос: в густой темноте не было видно, где кончается круча, но где-то далеко внизу тускло мерцала вода, а еще дальше, на том берегу, смутно белела узкая лента дороги для тяги судов бечевой; ясно было видно, как по белесой полосе, длинной петлей изогнувшейся вдоль излучины реки, двигалось в ночном безмолвии несколько теней — немецкий патруль.