Если бы принц не был принцем, ему пришлось бы пережить неважные четверть часа. Посудите сами: четыре стены в скромном жилище, несчастная женщина в углу комнаты, размазывающая кулаком слезы на глазах, и простой рабочий парень, мститель и судья.
Но известно, что столь драгоценная особа, как королевское высочество, никогда полностью не принадлежит самому себе: а вдруг его случайно прихлопнут! Вот поэтому-то тайные — и притом великолепно сложенные — агенты (ну просто доги в пиджаках!) все время словно тени сопровождали своего хозяина. Их всегда было двое; они следовали за ним по пятам, на расстоянии в несколько шагов, стояли на улице около дверей и всегда были начеку, готовые в случае осложнений спасти честь царствующей династии.
Услышав раскаты голосов, один из них ударом плеча выбил дверь, словно портьеру, и оба они, ворвавшись в комнату, обрушились с кулаками на рабочего.
Когда эти сбиры схватили и скрутили его, побледневшие щеки принца быстро обрели свой обычный цвет. Тогда он раскурил сигару и рассмеялся прямо в лицо рабочему.
Гневные выкрики парня, стоящего перед ним и стиснутого ручищами агентов, позабавили молодого человека.
Но позабавили они только сначала, а потом все эти правдивые слова, высказанные ему в глаза, задели его фамильную честь.
Он вынул изо рта сигару, не колеблясь, прижал ее горящий кончик к носу распятого рабочего и долго не отнимал руки. И пока рабочий рычал от боли, оба атлета-полицейских неподвижно и цепко держали его.
Потом наследный принц преспокойно вернулся в свой дворец.
Этого юного принца звали Фердинандом. Его и теперь так зовут. Но он уже не юн и не принц. Он — король Румынии[18].
Какая пытка ужасней
Перевод О. Пичугина
— Раз уж зашел разговор о румынских тюрьмах, то скажу, что самое страшное там — это кандалы, — заявил Катареу. — Кандалы — это тяжесть, лязг и холод. Пятнадцать килограммов железа и льда. Тащишь за собой впившегося в тебя зверя — и сам едва тащишься. Если ты, как и он, не шевелишься, тебя давит его тяжесть, а если идешь, он вонзает в тебя зубы при каждом твоем шаге.
Обычно ты своих цепей не видишь — ведь ты живешь в подземных темницах и переходах, где ночью стоит непроглядная тьма, а днем — вечерний сумрак. Но иногда, если, допустим, тебя переправляют в другую тюрьму или ведут к начальнику или к судье, на мгновение увидишь при дневном свете кольчатое, тесно прильнувшее к тебе чудовище: оно оплело твои руки и ноги и сомкнуло свои челюсти вокруг щиколоток и запястий.
Мои цепи остались там, но они живы.
Катареу протянул руку, указывая сквозь стену туда, где находилась румынская граница (четверо его спутников тоже взглянули в ту сторону, и их глаза сверкнули). Катареу явственно видел, как его цепи, словно живые, обвили тело другого узника. Счастливое лицо беглеца, вырвавшегося на свободу, омрачилось: этот мужественный человек, который когда-то плюнул в рожу полицейскому, загонявшему ему под ногти острие ножа, готов был разрыдаться, как ребенок.