Она жила суровой аскетической жизнью бедной учительницы, носила подержанную одежду и обувь, которые продаются на Церковной площади или в грязных лавчонках перекупщиков. Она была кругом в долгу, потому что покупала много книг, а главное, потому что не могла спокойно видеть человеческое горе и страдания, и она, всю себя целиком отдававшая делу революции, отдавала людям все, что имела: свои руки, свой мозг, свое большое сердце. Питала ли она к кому-нибудь нежные чувства, если не считать ее любви к матери? О ее личной жизни говорили многое, но никто не знал ничего достоверно, а сама она не придавала никакого значения этим россказням.
Разразилась франко-прусская война; потом пришло поражение, потом пала империя. А вслед за тем вдруг великий взлет героизма и самоотверженности французского народа — Коммуна! В эти дни обнаружилась измена буржуазных республиканцев, которые были «демократами» лишь постольку, поскольку они недолюбливали незадачливого потомка Наполеона I. В эти дни стало понятно, как непрочны «общие фронты», раз их скрепляет лишь ненависть к монарху, и сколько тут бывает разочарований и измен. В эти дни показала свое лицо буржуазия, ненавидевшая народ и страшившаяся его; подавить народ — вот о чем мечтала буржуазия с того дня, как сама овладела империей.
Хрупкая учительница с черными глазами и в черном платье всей душой предалась делу Коммуны. Она учила, она сплачивала людей. Она взяла в руки винтовку, переоделась в мужское платье, она пошла в окопы, где люди стояли по колено в грязи, где свистела картечь и жужжали ружейные пули. Она стала живым воплощением революции, ибо она поняла всю ложь буржуазного либерализма и все гнусное лицемерие «великого» республиканца-буржуа Жюля Фавра>{48}. Каким театральным жестом прижимал он к своему сердцу ее и ее товарища Ферре>{49} на глазах у толпы! Это было объятие Иуды, который и тогда уже с удовольствием бы задушил их обоих и всех тех, кто шел за ними.
Она узнала, слишком хорошо узнала, какая участь ожидает разгромленный, потерпевший поражение народ. Каким-то чудом она спаслась от правительственных солдат, от их ружей, от их пушек, от их штыков и от пьяной банды карате-лей, которые рыскали по всему Парижу и оскорбляли, мучили, избивали и убивали тех, кто попадался им на глаза. А иногда и люди толпы, отравленные лживой проповедью непогрешимости существующих установлений, осыпали бранью побежденных.
Она жалела этих жалких подневольных людей, ибо они не ведают, что творят. Она жалела и тех, кто выполнял приказы кровожадных повелителей, — и тут сказывалась и подлинная доброта, и большой ум. Когда она видела бледные лица бретонских мобилей, расстреливавших коммунаров, она говорила: «Эти не понимают, что делают. Им сказали, что нужно стрелять в народ, и они поверили, да, да, они поверили. Но они не продались. Когда-нибудь они поймут, где правда, и встанут на нашу сторону. Нам нужны неподкупные».