— Сейчас ты уснешь.
Мутная тень колпака качнулась где-то у меня в ногах, и дробным эхом вспорхнул отчего-то дребезжащий звук:
— Начали-чали-чали-чали… Вера-ера-ера… Расширитель-итель-итель…
Я провалилась в сон. Правда, то, что со мной происходило, сном назвать можно было лишь с большой натяжкой. Голова наполнилась звоном, свистом, хрустом. Меня понесло по жуткой спирали. Казалось, тело мое разрывает на части страшная сила. Оно рассыпалось на мельчайшие составные и мятущимся сгустком космической пыли неслось в бездну. Звук с каждым витком все более утончался, и вот он достиг предельной высоты. Барабанные перепонки разрывались, и было во всем происходящем одно осознание: это конец. Бесноватые языки холодного пламени слепили меня, передо мной возникали и исчезали звериные сатанинские рожи. Безумие и бред! И если я могла в тот момент мыслить, то, вероятно, помыслы мои стремились к смерти. Только смерть могла успокоить и утешить.
А может, это и есть смерть?
Это и есть смерть!
Только такую смерть я и заслужила. И нет выхода из мучительного ада, когда не физическая боль, а боль иного порядка терзает душу.
Нам ли знать, что происходит с отлетевшими душами?
Сознание возвращалось медленно, подобно фотовспышке выхватывая из тьмы фрагменты реальности. И, как фотокадры, запечатлевались они на пленке памяти.
Если полистать этот своеобразный альбом в хронологическом порядке, то первым осмысленным образом после пробуждения была огромная черная птица, сидящая на ржавой крышке мусорного бака. Меня вели мимо этого бака к красному «жигуленку» Кирилла.
Видимо, я каким-то образом шла на собственных ногах, потому что птица была как раз напротив меня и смотрела мне в лицо.
«Что это?» — не сразу сообразила я, зажмурившись от слепящего света.
И тут же, в ответ на мой мысленный вопрос, раздалось почти мистическое, громоподобное:
— Кар-ра! — И зачастило, и разошлось кругами под серым сводом остывающих небес: — Кара, кара, кара.
Я снова провалилась в липкое беспамятство, оглашаемое неотвязным рефреном.
К тому времени, когда я открыла глаза во второй раз, несомненно, прошла вечность. Моему удивлению не было границ, я увидела все тот же интерьер Валериной комнаты.
Коричневый мазок подсохшей крови на дверном косяке, спелые блики крупных яблок на блюде, обои с нежной прозеленью в мелкий цветочек… Приглушенным фоном звучали до боли знакомые голоса:
— А… Пустяк. Вот, помнится, егерем был, пули из задницы выковыривал. Подумаешь, царапина на плече. Селезнева помнишь? Вот он соврать не даст.
— Да… Фэйс у него в стиле лоскутной техники… — Кирилл с шумом втянул воздух.