— Когда будем в Киеве? — спросил Леша.
— К двенадцати ночи, — как-то неуверенно, сморщив лоб, ответил проводник.
— Разбуди, а?
— Какое место?
— Пятнадцатое.
— Ладно, — безразлично согласился проводник и пошел в служебку.
— Перебрал, наверное, со вчера. Какой-то он неадекватный… Может, партеечку?
— Давай. — Я стала располагаться поудобней, но тут Леша возмущенно запротестовал:
— Да-да! Давай. Ишь ты. Ну уж, нет. Я себе не враг! У меня тоже есть самолюбие или как?
— А вот ты сейчас и отыграешься. Потешишь свое самолюбие.
— Нет! Баста! Смотри, видишь — полнолуние. Я в полнолуние в карты — пас.
Я посмотрела на полный диск луны и внезапно вспомнила вчерашнюю ночь.
Я подошла к своему дому, позвонила в дверь. Ошеломленная мать отворила двери и встала как вкопанная. Я вошла в квартиру и села на обувной шкафчик под вешалкой. «Докатилась, — только и сказала мне мать. — Все! Предел!» Она хлопнула дверью в спальне и что-то бросила отцу. Тот вышел, посмотрел на меня и участливо спросил: «Что случилось, Ира?» — «Ничего, — ответила я. — Мне нужно умыться». Я поднялась и пошла в ванную. Включив воду, я встала под холодный обжигающий душ. Душ был холодным потому, что колонка, которую необходимо включить, чтоб нагреть воду, находилась на кухне. Туда мне идти не хотелось, да и поздно уже — вся мокрая.
Холодная вода отрезвила мой затуманенный мозг и прибавила чуточку сил. Я вытерлась махровым полотенцем, докрасна растерла плечи и спину, накинула старенький ситцевый халатик, который во время моего отсутствия так и висел в ванной, и вошла в спальню.
— Тебе чего? — возмущенно подняла голову мать.
— Ничего, — тупо ответила я.
Две юбки, еще одни джинсы, блузка, рубашка и свитер: весь мой гардероб, который легко умещался в рюкзачке. Джинсы, рубашку и свитер я натянула на себя. К юбкам и блузке добавила пару белья, колготки и паспорт. Новенький, хрустящий, он был первым документом, удостоверяющим мою полноценную советскую личность.
— Паспорт оставь, — угрожающе придвинулась мать.
— Может, ты с ним в «прокат» пойдешь? Это мой паспорт, и уж что-что, а его только власти могут отнять у меня.
— Вот и отнимут, отнимут! Дождешься. Недолго осталось.
— Оставь ее! — Отец встал между нами, и я была благодарна ему за это.
Я вышла в прихожую, достала вторую пару кроссовок и надела на себя куртку.
— А грязь твою кто стирать будет? Может, я? Хватит, настиралась! Придешь сменить, так и наденешь в дерьме.
— Выбрось, ма. Я не приду.
— Уже слышали, как же!
— Не приду, слышишь? Я никогда не приду.
Я вышла из квартиры, и единственной моей мыслью было: «Где бы разжиться деньгами?»