Стражник вскрикнул. Он извивался, но не отстранялся от Кателя. Капли жидкости из фляжки, смешиваясь с кровью, обращались в дым.
В выселке грохотнуло, крыша левого дома просела, взметнулась пыль. Створка хлопала, открывая и закрывая тёмную спину Валентайна. Тонкие хрустальные когти десятка непропорционально длинных рук тянулись к нему сквозь вихрь щита.
Я зажала рот ладонью, колени дрожали. Магия гуля сталкивалась с магией оборотня: чёрное с чёрным, дитя ночи с сыном луны. Тёмная энергия гуля струилась в броне хрустального покрова, чёрный дым магии Валентайна, наполняя воздух, обращался в нити и канаты. Сотни «верёвок» охватили гуля, притягивали к вспоротой земле, воздушный щит отталкивал ползущие снизу щупальца.
У выселка кони затормозили, разбрасывая ошмётки земли. Всадники соскакивали, на спинах вспыхивали серебром волки герба Эйларов. Из зелёных, дрожавших на ветру стеблей пшеницы поднимались, точно грибы после дождя, тёмные головы стражников.
Заблестели мечи Эйларов и алебарда самого высокого из них, желтоволосого. Все остановились у ворот.
Коротко взвыв, гуль рывками поднялся над выселком, расширяясь, раскрывал необъятную клыкастую пасть. Теперь он походил на пиявку. Отвердевшие паучьи ноги со скрежетом вытаскивали его, выросшего до размера надвратной башни, из чёрных пут магии. Одна нога, подломившись, раздавила крышу последнего дома.
А Валентайн силён! Вызревшего гуля в одиночку держал не на жезле даже — на магическом кольце. Выдохнув, я прижала ладонь к груди, сердце билось громко и часто от ужаса, мешавшегося с благоговением: нити магии прорезали хрусталь панциря. Хлынула напитанная тёмной энергией жижа, снова пахнуло кислотой. Эйлары отступили, только самый высокий, с трепещущими жёлтыми волосами до лопаток, стоял, широко расставив ноги, уперев в землю блестящую алебарду.
Пронзительный визг резанул по барабанным перепонкам, я зажала уши. Гуль извивался, наращивал лапы, но одна переломилась в тисках магии, вторая заламывалась между суставов, остальные стягивали вместе нити. Качнувшись, гуль подсечённой башней завалился набок, просел и громко брякнулся наземь, разламывая стену на валуны и ошмётки цемента.
Завывая и постанывая, гуль извивался в чёрных нитях, всё глубже врезавшихся в плоть, и отравленная кровь струилась, капала, растекалась, выжигала землю. Легко подхватив массивную алебарду, желтоволосый зашагал вдоль стены. «Осторожнее…» — кольнул меня страх, но в этом закованном в броню теле ощущалась такая сила, что осторожнее следовало быть, пожалуй, связанному гулю.