Когда гомункул-гувернантка погибла под копытами взбесившихся лошадей, выталкивая, спасая меня, я задыхалась от рыданий, сердце разрывалось от потери любимого и любящего меня существа. Через неделю папа привёл новую гувернантку, как две капли воды похожую на погибшую, она даже двигалась так же, говорила так же…
Я моргнула, возвращаясь мыслями в купальню. Ну что за рассеянность: стою, так и не сняв сорочку. Надо отдыхом наслаждаться! Я потянула мягкую ткань…
А если Саги человек?
Холодное оцепенение сковало меня, в животе будто дыра образовалась.
Какой человек согласится на жизнь гомункула? Это же чистое безумие. Если только ты не совершил преступление… Но даже если так — клеймо мастера, кажется, поставить непросто… Как же их ставят? А, точно: оно закладывается в матрицу создания, прорастает вместе с гомункулом, вряд ли им можно заклеймить человека.
Наконец стянув сорочку и повесив на спинку стула к штанам и блузе, я переступила с ноги на ногу. Рыжеватые пряди соскользнули с плеч, защекотали грудь, и тёмные соски подобрались, по коже поползли мурашки. Я глубоко вздохнула. Тепло купальни проникало в мышцы, расслабляло.
Не надо сейчас ни о чём думать. Я прошлёпала по плитам, ступила на гладкие ступени деревянной лестницы. Вода в кадке уже не парила, я осторожно погрузила кончики пальцев — блаженное тепло на грани «горячо» — и запустила руку в тёмную глубину по плечо. Большие мурашки вздыбили кожу, поднимая волоски, но я глубже опустила руку, придавливаясь к горячей деревянной кромке грудью, и мурашки таяли. Давление на соски отзывалось в теле совсем иным теплом, воспоминаниями: как грудь сжимал Саги, жар его тела, щекотное наслаждение проникновения… Разгорячённая кровь бросилась и к низу живота, и к лицу, я смотрела на круги на воде, схлёстывала их…
Стоило ли продолжать эти отношения с Саги? Вроде он и создан для утех без эмоциональных обязательств, нежеланной беременности и интимных болезней — просто идеальное развлечение на время практики. Но от его чувств, поддельные они или настоящие, мороз по коже и сердце обмирало.
Не разобью ли я ему сердце? Меня передёрнуло. Что за девчоночья чувствительность? А я девчонка и есть. Не особо романтичная, но и не совсем бесчувственная.
Вздохнув, я поднялась ещё на ступень и, придерживаясь за край кадки, подняла ногу над водой.
Дверь распахнулась. Оборачиваясь, я качнулась и рухнула в воду. Правое надбровье обожгло, в раскрытый криком рот хлынула вода — ужас остановил сердце. Меня подхватили под грудь и рванули вверх, на воздух.
Вода жгла в носу и горле. Кашляя и отфыркиваясь, трепыхаясь, я судорожно стискивала край кадки и искала опору ногам. Скользкие ступени — твёрдые, жёсткие. Я выпрямилась и, зажав рукой лоб, опустила взгляд на обнимавшую меня под грудью руку в синем мокром рукаве.