Вид всех этих массивных золотых вещей до того поражал Янга, что у него разбегались глаза и дыхание спирало в груди.
– Мне просто досадно смотреть, профессор, – говорил он, – на такую непроизводительную трату драгоценного металла, из которого можно понаделать блестящие доллары. Подумайте только, входная дверь из литого золота! Ведь такая роскошь не по карману самому Джею Гульду! Эти поганые ацтеки заткнули за пояс царя Соломона со всей его славой и великолепием. Право, если бы мне подарили одну такую дверь, вон хоть от того большого дома, прямо против нас, я бы отказался от дальнейшего участия в нашей погоне за кладом и не остался бы в убытке. Только боюсь, что мне пришлось бы отыскивать нового Самсона, чтобы унести с собой эти ворота, – он ведь был мастер на этот счет – а в них должно быть много веса.
Тем временем мы поднялись по всем террасам. Дом, на который показывал Янг во время своей речи, стоял как раз у подножья верхней площадки, где возвышался храм. Это было самое большое жилище, какое мы видели здесь, и несравненно более изящное с виду, чем прочие дома; золотая решетка, замыкавшая наружный вход, была необыкновенно массивная и чрезвычайно красивой. Здание охранялось часовыми в таком же одеянии, как и солдаты нашего конвоя; очевидно, здесь жил какой-нибудь важный сановник. Мы остановились у самого входа; начальник нашей стражи стал переговариваться с кем-то, стоявшим за решеткой. Минуту спустя решетчатая дверь медленно поднялась и мы вступили в узкий коридор, а из него в небольшую комнату, служившую, вероятно, сторожкой, потому что здесь были в порядке расставлены копья, дротики, а на стенах висели щиты, луки и колчаны со стрелами. Здесь нам опять велели остановиться и, пока мы стояли молча, раздумывая о том, какая участь готовится нам в этом месте, до нашего слуха долетел стук тяжелой решетки, которая опустилась за нами с неприятным зловещим звоном.
До того неприятен был этот звук, и в нем сказывалось столько зловещего, что дрожь пробежала у меня по телу и сердце обдало холодом. Я был очень рад, когда нас вывели из караулки; по крайней мере, вид новых предметов отвлекал мои думы от мрачного будущего. Из тесной комнаты мы опять попали на свежий воздух. Обширный внутренний двор утопал в солнечном сиянии, но – странно – здесь ото всего веяло холодом и безотрадной тоской. Хотя стены домов и каменные плиты галерей во всем городе были такого же темного цвета, как тут, но в других жилищах двор пестрел цветочными клумбами, а занавеси на дверях были из ярких материй. Здесь же все это отсутствовало. Правда, по стенам виднелись роскошные барельефы, но они отличались мрачностью сюжетов; большая часть из них изображала обряды человеческих жертвоприношений, причем у живых людей вырывали сердца. Несмотря на тропический зной мороз пробегал по коже при виде таких украшений. От центра двора широкая лестница вела к площадке, на которой стоял храм, и это ясно доказывало, что здание, куда нас привели, принадлежало к идольскому капищу, служа, вероятно, жилищем высшему духовенству.