Однако не успели мы хорошенько осмотреться вокруг, как стража заторопила нас идти дальше. Мы прошли через весь двор до его задней стены – Эль-Сабио следовал по пятам за Пабло, – после чего остановились у дверей, занавешенных черным сукном, ниспадавшим тяжелыми складками. Тут наш конвой выстроился в ряды и начальник баржи, не обмолвившись с нами ни словом, пока мы проходили по городу, откинул занавес и подал знак, чтоб мы входили.
Перед нами открылось какое-то темное пространство, где после яркого света на открытом воздухе ничего не было видно, так что мы невольно остановились на пороге. Только когда наше зрение немного освоилось с темнотой, у нас хватило решимости двинуться дальше. Свет проникал сюда только через два узких прореза в толстой стене над входной дверью, но и он поглощался тяжелыми драпировками черного сукна, которыми была увешана вся комната. Осмотревшись немного, мы увидели, что находимся в большой продолговатой зале. На дальнем конце ее возвышалось нечто вроде трона на высоком подножии, но лишь дойдя – по требованию офицера – до средины комнаты, мы с трудом различили какую-то неясную человеческую фигуру, сидевшую на этом почетном месте.
Подведя нас к трону, офицер подал знак, чтобы мы остановились. Никто не говорил ни слова, и нам пришлось простоять в полутьме, по крайней мере, несколько минут среди удручающего безмолвия. Я должен сознаться, что меня охватило чувство беспричинного благоговения среди этой торжественной мрачности, лицом к лицу с человеком, молчаливо сидевшим на троне и, вероятно, впечатлительный фра-Антонио испытывал то же самое. Что же касается Пабло, то я слышал в темноте, как у него стучали зубы. Но Рейбёрн с Янгом были люди иного закала; на их нервы было трудно подействовать такими пустяками.
– Однако этот господин в огромных креслах, должно быть, комедиант первой руки! – заговорил инженер. – Он знает толк в театральных эффектах. Не воткнуть ли в него булавку, чтобы он проснулся?
– Ну, вот еще выдумали! – презрительно отозвался Янг. – Стоит ли втыкать в него булавки – ведь он неживой; это просто набитое чучело.
Мои нервы были до того напряжены, что эти ни с чем несообразные слова заставили меня неожиданно прыснуть со смеху. Оба товарища тоже громко расхохотались.
Такой выходки с нашей стороны, разумеется, никто не ожидал. Человек, сидевший на троне, вскочил с места. Гневно вскрикнув, он отдал какое-то приказание офицеру.
– Беру слова назад! – сказал Янг. – Он не набит соломой, он только спал.
Раздался легкий шелест; занавески на четырех окнах с четырех сторон залы были отдернуты и стало светло. Мы прикрыли глаза руками от неожиданного света и Рейбёрн заметил: