Янг был самым ловким человеком, которого я только знал. Он обладал врожденными способностями к механике, а многолетняя служба на железной дороге научила его в самых затруднительных случаях, когда требовалось применение сложных машин, обходиться, за их неимением, самыми простыми средствами.
– Когда вам приходится, – сказал он, – грузить товар на промежуточной станции и вы знаете, что не найдете себе помощников на расстоянии сорока миль, а экспресс налетит на вас через два часа, вы поневоле приметесь за дело, есть ли у вас под рукой все нужное или нет. Будь у меня теперь необходимого снаряжения, я бы в двадцать минут поднял осла на нашу вышку, при настоящих же условиях, если я не исполню этого каким-нибудь другим способом в течение двух часов, то берусь съесть вислоухую скотину живьем.
Я остерегся переводить целиком эту речь моему Пабло, так как даже шуточный намек на съедение Эль-Сабио чувствительно затронул бы его, тем более что угроза агента чуть-чуть не осуществилась на деле. Я только сказал индейцу, что, по словам сеньора Янга, нам удастся поднять бедного ослика до того места, откуда начинается лестница. Таким образом при посредстве самого Пабло, помогавшего с большим рвением, Янг в поразительно короткое время ухитрился устроить подъемный ворот, совершенно подходящий для нашей цели. Он был перенесен частями в комнату в скале, собран и укреплен над отверстием. Эль-Сабио привели на пустую площадку позади идола. Он посматривал на нас с явным недоверием и все доводы Пабло, что мы не хотим ему зла, не изменили его тревожного настроения. Пабло уверял однако, будто бы в глубине сердца Мудрец считает нас друзьями, и даже если мы причиним ему боль, он поймет, что все это делается для его же пользы. Поведение осла в течение получаса, крайне неприятного для него, как будто подтверждало слова мальчика. Мы обмотали его маленькое тело веревками, закрепили их за подпругу, связали вместе посредине спины и соединили с канатом, спускавшимся сверху от подъемного ворота. Во время этой процедуры Эль-Сабио оглядывался назад то через одно плечо, то через другое и внимательно смотрел на наши действия, причем его большие уши печально опускались после каждого такого наблюдения. Очевидно, ослик дивился, думая про себя: к чему же наконец все это приведет? Исход нашей затеи казался ему как будто сомнительным.
К счастью, едва Мудрец почувствовал, что твердая почва ускользает у него из под ног, – когда все было готово и Рейбёрн с Янгом принялись крутить ворот – он замер от ужаса. Его мордочка выражала полное отчаяние, пока его тащили кверху. Пабло стоял со мной внизу; мы держали другой конец веревки, чтобы помешать ослику биться во время подъема и раскачиваться в стороны. Мальчик нежно ободрял его и успокаивал, но бедняга Мудрец первый раз в жизни остался глух к голосу хозяина. Он не отвечал ему ни взглядами, ни движением ушей, и его можно было бы принять за мертвого, если бы не усиленное размахивание хвостом. А когда наконец его благополучно подняли в комнату наверху, Эль-Сабио свалился на каменный пол, обессилев от испуга. Только выпив до последней капельки поданное ему ведро воды, несчастный ослик понемногу пришел в себя под успокоительные ласковые речи Пабло. Но он был так слаб, что прошло немало времени, пока у нас хватило духу заставить его подняться на лестницу. Когда же наконец Эль-Сабио начал подниматься по ступеням, он далеко не выказал той прыти, какую приписывал ему чересчур пристрастный Пабло. Впрочем, ослик хотя и медленно, но добрался-таки до верху – а это было все, что от него требовалось, – и тут принялся с наслаждением пить воду, принесенную для него снизу заботливым хозяином. Пабло не поленился втащить ведро на такую высоту, чтобы вознаградить своего друга за утомительный подъем, и сбегал в долину еще раз в тот вечер за свежей травой ему на ужин.