И вот, наконец, открылась дверь, вошли этот гад и его лаборантка… Или не его? Но суть не в этом. Они вошли, лаборантка сразу начала включать приборы общего наблюдения, а это, как я уже знал, означало (да и это легко читалось по губам), что у них наступает особенно важный день, они готовят промежуточный отчёт – и поэтому испытаний, правильней, мучений, сегодня будет особенно много. И они перемучают всех.
Так оно тогда и было. Они работали быстро и слаженно, переходили от одного стенда к другому, гад отдавал короткие команды, лаборантка тотчас же их исполняла. То есть всё у них получалось как нельзя лучше.
Пока она не подступили ко мне! Правда, вначале ничего не предвещало осложнений: гад отдал команду, лаборантка что-то сделала – и меня так заколотило, что я заорал от боли, а на мониторе кривая резко подскочила и начала показывать пик за пиком. Я продолжал орать. Я орал на ультразвуковых частотах, поэтому они меня не слышали. Гад смотрел на монитор и диктовал данные, лаборантка вносила их в память. Я тоже смотрел на монитор и продолжал орать…
Пока не взял себя, как это у них называется, в руки, и не сложил мудру терпения. Пики сразу несколько срезались. Я продолжал держать мудру. Пики продолжили срезаться.
– Давай! – грозно скомандовал гад.
Лаборантка подбросила мощности и сконцентрировала поле. Я сложил мудру понимания. Пики стали расплываться. Я сложил мудру…
Ну да мало ли, что я тогда сложил, вам совсем необязательно это знать и запоминать, главное, что моя кривая на мониторе продолжала неуклонно снижаться.
– Дура! – сердито вскрикнул гад. – Форсаж!
Дура… Э, лаборантка включила форсаж. Я заорал благим матом, у меня не было в запасе других, более действенных мудр, и я теперь просто терпел. Стиснув извилины…
И кривая продолжала сглаживаться!
– Пошла вон, скотина! – крикнул гад и оттолкнул лаборантку.
Она обиженно поджала губы, встала и пошла к выходу, мерно покачивая бёдрами. А я смотрел на них, я не отрывал от них внимания, и мне понемногу становилось легче. Гад дёргал монитор, стучал по нему кулаком, а я продолжал смотреть на лаборантку, на её бёдра, даже когда они уже скрылись за дверью – и гад ничего не мог мне сделать! Да он теперь уже и не делал, а только смотрел на экран монитора, на мою кривую, которая всё выпрямлялась и выпрямлялась, и в итоге выпрямилась в линию! Гад, высоко подняв брови, смотрел то на неё, то на меня. Сейчас он, думал я, спохватится, вновь призовёт лаборантку, та вернётся, но уже с ведром, выплеснет меня туда – а ведро у неё будет до краёв полно фурацилином – я в него нырну, хлебну его – и всё на этом кончится, то есть я и в самом деле не выдержу болевого шока и сдохну.