– Возможно, в твоих словах и содержится какая-то правота, но она меня не убеждает.
– Я пришел сюда не для того, чтобы тебя в чем-то убеждать. Я пришел сюда по твоей просьбе и отвечаю на твои вопросы, среди которых главный – почему я тебе не отказал.
Щека Тимура непроизвольно дернулась. Кажется, разговор из развлекающего грозил стать раздражающим. Этот умник только что доказал свою полную неуязвимость, не хотелось бы, чтобы он из-за этой невидимой стены начал осыпать гостеприимного хозяина ядовитыми упреками и отравленными насмешками. Но выяснилось, что Кабул-Шах совсем к этому не стремился.
– На твой вопрос не было короткого ответа, поэтому нам пришлось проговорить долго, отнимая твое государственное время. Теперь ты, надеюсь, понимаешь, что я согласился поселиться в дворце, потому что считаю – здесь смогу вести ту же жизнь, что вел до сих пор. Суть не в еде, не в одежде, не в почестях, не в охране. Суть в том, что я тут буду так же свободен, как и там.
И Тимур и Береке встрепенулись. Эмир спросил:
– Свободен? Что ты вкладываешь в это слово?
– У меня здесь так же не будет обязанностей, как не было там. Я ни за что не буду отвечать, ничего не буду решать, значит – что?
– Что?
– Я никому не смогу навредить. Разница между настоящим правителем и правителем мнимым такая же, как между тобою и последним нищим из грязных пещер на окраине Самарканда.
Кабул-Шах повел себя именно так, как обещал. Его жизнь была жизнью дервиша, но дервиша, живущего во дворце и окруженного тем почитанием, которым окружают представителя царственного рода. Или, вернее, пытаются окружить. Кабул-Шах предпочитал уединение, отказался от какой бы то ни было прислуги, из людей подобного рода к нему входил только один человек, который приносил ему пищу.
Вместе с ним поселился один юноша, страстный почитатель его таланта. Он готовил письменные принадлежности, растирал чернила, отпаривал пергаменты – словом, обязанностей у него было немного. Ибо даже коврик в сад, подходивший к ступеням дворца, поэт выносил сам. На этом коврике он проводил большую часть дня в неподвижном сосредоточении.
Первое время Тимур посылал к Кабул-Шаху человека, когда в южном крыле дворца затевался какой-нибудь пир или прибывало важное посольство. Мнимый государь являлся, но пользы от его присутствия было не больше, чем от присутствия какой-нибудь неодушевленной статуи. Наконец эмир понял, что таким образом поэт дает ему понять, что приглашать его на подобные сборища не надо, и пошел навстречу этой сложно выраженной просьбе. Кабул-Шаха оставили в покое. Собственно говоря, от него было получено все, что нужно. Всем в Самарканде, всем в Мавераннахре было известно, что Тимур, сын Тарагая, не сделался узурпатором власти в городе, что он всего лишь управляет им, почитая род чингисидов, что доказывает уважение, выказываемое царевичу Кабул-Шаху.