Базилевский размахивал руками, прямые черные волосы лезли на его толстое лицо; было в этом лице что-то лукавое, самовлюбленное, властное и как-будто безумное.
Он угощал. Обед был самый приказчичий: борщ с расстегаями, сушеное нитеобразное мясо с картошкой, кисель, вино столовое, дешевое. Антонович и Жуковский, такие обыкновенно острые на язык, а Антонович нередко и грубый, вели себя с Базилевским, положим, не совсем подобострастно, но с оттенком благородства.
После обеда, перейдя в кабинет, куда подано было кофе молодцом в красной рубахе и в сафьяновых сапогах, подбитых войлоком, Базилевский рассказал, что-он держит при себе генерала Н., одного из забалканских героев.
— У меня на чердачке в каморке живет, фотографией занимается. Вчера двух психопаток притащил, по четвертному за штуку. Плясали и ужинали. Ну, и генерал потешать пустился — недурно этак ногами кидал. Я потребовал, чтобы непременно ордена все надел. Он сам маленький, а звезды громадные. И две ленты через плечо чтоб были, синяя и красная. А что, говорю, ваше высокопревосходительство, это не то, что солдат гонять?
Горделиво вздохнул Базилевский — всей грудью.
— Эх, деньги, деньги, сила — деньги! «Все мое, сказало злато»[250]. Но, большею частью, с меня довольно и «сознания сего»[251]…
Мы ушли от издателя, убежденные, по крайней «мере, что деньгами журнал обеспечен; но достаточно было малейшего признака, что «Новое Обозрение» не очень-то собиралось быть органом либерального капитализма, как Базилевский испугался и поспешил ликвидировать дело.
В «Новом Обозрении» Антонович, как всегда, продолжал играть руководящую роль, опираясь, на «доброе» отношение к нему Базилевского. Тургенев, приглашенный в «Новое Обозрение» Урусовым, которого я и Коропчевский уполномочили на это, пообещал прислать повесть по тысяче с листа.
Но, расправляя плечи и покачивай своей русой головой, Антонович заявил, по прочтении письма Тургенева:
— Или я или Тургенев! Кто же, как не я, повалил Тургенева? Как я могу допустить Тургенева рядом с собою?.
— Полноте, полноте, дело давнее, — уговаривали мы Антоновича. — Вы и Некрасова опрокидывали. Однако же, Некрасов не упал. Это только манера выражаться. Тургенев так велик…
— Или я или он! — стоял на своем Антонович.
— Как ни прискорбно нам расставаться с вами, но Тургенев дороже нам, — сказал больной Коропчевский.
Мы поддержали его.
Антонович встал в позу, готовясь к окончательному бою, и насмешливо оказал:
— Так вот что — или Тургенев или я, и со мной Базилевский!
— А, вы уж переговорили с Базилевским?