, из «толстопузых», — бонвиван он был и взяточник. Ему сейчас же было назначено четыреста рублей «жалованья», которое ему Иноземцев и отвез, а элегантная мадам Проппер изготовила пышный букет роз, увитый богатой шелковой лентой, на которой золотом было тиснуто: «Михаилу Петровичу Соловьеву от воскресших».
Об этом букете я узнал уже через несколько дней от самого Соловьева.
Подцензурность почти ничего не изменила в поведении «Биржевых Ведомостей». Второе издание особенно стало даже как-то дерзновеннее. Мы удаляли одним взмахом пера земских начальников, становых и даже исправников, не говоря уже об урядниках.
Это всемогущество «второго издания» было значительным явлением и радовало то, что на Руси весь персонал народных учителей, все почтово-телеграфные чиновники, в пользу которых немало копий преломил Независимый, и при том не бесплодно, все железнодорожники, наконец, были спаяны уже и представляли собою некоторым образом организованную армию бедноты, что впоследствии и дало себя знать, когда был кликнут клич ко всеобщей забастовке.
К великому сожалению, «Биржевые Ведомости» отпугивали от себя, однако, своим названием промышленных рабочих. Еще кустари переписывались с Независимым, но рабочие фабричные и заводские редко писали о своих нуждах. И это не потому, что в то время еще не было рабочего движения. Ведь не было еще и крестьянского движения. Помню, как из одной текстильной фабрики пришло несколько жалоб на следующий способ объегоривания: сдают рабочие мастеру известное число аршин ткани; мастер быстро меряет и на каждый аршин прикидывает вершок, два, а иногда и четверть аршина, так что к прибавочной стоимости выработанного рабочими товара еще присоединяется пример. Я рассказал об этой подлости, обнаружение которой на фабрике привело к забастовке, и статью свою Независимый назвал «Примером». Цензор просмотрел ее, но в самый решительный момент вдруг понял игру слов и ночью прилетел ко мне:
— Помилуйте, что же это вы делаете? — вскричал. — Это же пример всем другим рабочим, значит? Дескать, бастуйте вы, братцы!
Я его уговорил, пустил даже в ход «государственный социализм» Соловьева. Он выпил графинчик зубровки, обещал, что статья пойдет в следующем номере, но так она и не пошла.
Все же от времени до времени статьи в защиту интересов рабочих у нас проходили чаще, чем в других газетах.
Потом Федор Калинин, первый председатель революционного петербургского пролеткульта[531] (он же по прозвищу Аркадий), служил в мое время мальчиком в типографии «Биржевых Ведомостей» и мне было приятно и «гордо» узнать от него, что первым толчком ко вдумчивому отношению к печатному слову, а затем и к жизни, дали ему статьи Независимого. Такие признания для писателя дороже всех юбилейных лавров.