Комната уже была готова, служанки исполняли все приказания без промедления, хотя Фрай не наблюдал привычной суеты, не слышал громких разговоров женской прислуги, подобно тем, что творились в отцовском доме. Что ж, тихие служанки на вес золота или им нужно хорошо платить, чтобы они не начинали возмущаться по воле каждого удобного случая. И если бы не балдахин, пастор почувствовал бы обстановку пастората и уснул быстрее, но огромное сооружение маячило у него перед глазами, впрочем, уставший организм смирился с неоднозначной конструкцией и дал глазам отрадный отдых. Надолго ли?
Это чувство появилось, стоило переступить ворота замка, но оно казалось вполне объяснимой опаской перед неизведанным, мало ли где поджидает нечистый, он прибыл в его логово и никакие предостережения его не удержат. Да еще и этот странный сторож, такой нелюдимый, что впору в театре исполнять мрачные роли предвестников сатаны. Разговор с управляющим немного развеял сомнения, но только не упоминание о самосожжении, да еще и с супругой. Неужели призрачная леди отвезла бедную женщину на добровольную казнь? Пока что только вопросы и мало неясных ответов, а еще чувство предостережения, будто кто-то просит помочь, но ты его не слышишь, а ощущаешь неведомым шестым чувством. И если бы сны помогли или призраки, которые могли подсказать, но все молчали, кроме вот этого странного предчувствия, что что-то он еще не сделал или должен сделать. Вот только Фрай не мог разгадать причину своей тревоги. Может нечисть пытается выманить его, но щит, установленный дядей, преграждает любое вмешательство — остается маленькая запредельная черта, с помощью которой на него воздействуют. В скорости все тревоги окутала мягким пледом дремота, а с ней пришел сон, необычный:
Это был красивый луг, усеянный необычными цветами. Настолько яркими, что бросались в глаза, резали взгляд своей красотой. Фрай брел узкой тропкой, вокруг расстилались травы, шелестели деревья, но не от ветра, его здесь не было. Впереди лес, изнутри излучающий свечение: каждый листик переносит энергию от корней к солнцу, но его тут нет, только необычный диск синеватого света. Будто день встретившись с ночью, поменял солнце на луну, и ее поддерживал лес, отдавая частички солнечных зайчиков. Так необычно и в то же время спокойно, никого нет в округе, никакая опасность не притаилась в кронах деревьев или под сенью вековых стволов, только тишина. И эта тишина материальна, ощутима: мягкая, эластичная, но в то же время, удерживается определенными границами. Уэнсли не хотел этого, чуждый ему мир не привлекал, снова появилось чувство тревоги, снова кто-то бьется сквозь его защиту, пытается поговорить, но тщетно. Он шел мимо деревьев, ветви касались его плеча, но бывало, увесистые кроны сами убирались с его пути, ведь это сон, тут может быть что угодно или кто угодно.