– Рятуйте… Шо ж це. Победа, чи шо?
Она впопыхах достала парадный, слегка замятый китель Богдана, синий, с лычками на рукавах и на лацканах, так неожиданно блеснувший металлическими пуговицами. Вот, почти ненадеванный. Не до кителя.
По улицам бежали люди, даже полуодетые. Все почему – то бежали на железнодорожную станцию, потому что оттуда неслись звуки, оттуда прибывала новая жизнь. Из теплушек выскакивали чумазые люди в гимнастерках, с мешками… они вмиг растекались по путям… и шел новый поезд. В глазах Грани именно паровоз стал символом Победы. Он подходил, оглушительно гремя и шипя, в клубах дыма, и медленно приближалась звезда на паровозе, росла, сверкая во весь обзор, во весь свет.
На перроне стояла тётя Гута Ковальская и страшно рыдала. Она ко Дню Победы получила сына калеку и похоронку на мужа, а дочка золотоволосая вообще сгинула невесть куда. Таисью как-то сразу отвернуло от толчеи на перроне, она махнула нырнувшему в толпу Богдану, и они с Граней незаметно протолкались к Гуте. Стали рядом, обняв ее. Ветер охлёстывал, трепал одежду. Но глаза их были сухие. И этот вихрь от паровоза, и плач, и целый вихрь в душе девочки. Победа! Можно обниматься и кричать «Ура!» в реве марша. Даже в реве гудка паровозного. Она никогда не задумывалась, но как все на свете выражает этот гудок – и горе, и счастье. Горло сдавит как песня. Наверно, потому их районная газета так и зовется – «Гудок». Чтоб слышали все!.. А пока поет он печально и яростно, можно дать волю чувствам и мыслям, которые запрещала себе.
Траур занялся по умирающей, даже не расцветшей еще любви. Еще сохраняя память о ней, она чувствовала слабое тепло, сквозящее через болезнь его и пьянство, но изнутри уже понимала – ничего не будет, ничего не вырастет из того пепла…
Да, она хотела сейчас, прямо после десятого класса, пойти в летную школу и через два месяца летать. От тети Наташи Корягиной слышала, что уже созданы новые истребители и бомбардировщики, и для них нужны будут кадры. Но нужно ли это теперь? Раз отец Корягин сидит, а теть Наташа продает керосин в лавке, кто ей поможет? И уж точно не слабый, искалеченный Лешек…
Она пошла на рынок в керосиновую лавку, дождалась, как придет керосинщица тетя Наташа Корягина. И помявшись, попросила теть Наташу написать в училище, где она работала, чтоб узнать, там ли оно до сих пор.
– Написать-то я могу, – делано улыбаясь, уронила теть Наташа. – Да не поможет это. После истории с папой меня уволили, а жила я там в служебной квартире… Здесь хоть домишко. И вообще… Какая я теперь помощница? От меня только вред.