А Егор отпаривал единственные штаны, ваксил ботинки и натягивал мятый пиджак с плечами, у которого наставленные рукава уже опять были коротки. Да уж, для нищей матери справить сыну-студенту новый костюм было невозможно. Кудрявый чуб нахально топорщился надо лбом, а рот сам собой складывался в улыбку. Нрава он был простого, без всяких там. Не смог осилить танки, с голоду пропадал в Сталинграде – значит, надо идти в сельхозинститут, да и к родной деревне ближе. А чем ты еще можешь помочь стране? Если Граня только и заклинала себя, чтоб никогда не возвращаться обратно, то Егор подспудно знал – он всё делает для того, чтоб вернуться.
Шли оба на трамвай и ехали в центр, чтобы на вокзальной площади или набережной встретиться. Давали такого крюка, хотя жили-то в одном общежитии. Но мыслей перебежать сразу в другой корпус – не было.
После очередной поездки к матери в деревню он, кряхтя, отсыпал в коробку немного картошки, а остальное решил подарить Гране. Понес на трамвай, приехал на вокзал, и там она, ахнув, заторопилась в общежитие. И он понес свой фанерный чемодан. В их комнатке поднялся шум, бросились чистить, жарить. Три девчонки и он! Пирто затеяли. У соседей нашлось полбаночки квашеной капустки и немного варенья яблочного. Вот и объеденье. Девочки перемигивались. Егор был героем дня. Это на первом курсе еще. На втором она его учила танцевать. А он ее учил на коньках. На танцах он ей отдавил все ноги. А что ж там тех ножек! Дома опускала ступни в жестяной таз с теплой водой, ворчала. С катка пришла с таким ощущением, что ног нет вообще! Щиколотки распухли, колени в синяках все. Тут не то что на каблуках, тут ходить вообще невозможно. Но на коньках она поехала, хоть и со слезами. Сила воли у Грани имелась.
Договорились однажды сходить в город. В сквере у площади, говорят, заливали каток, развешивали бумажные фонарики. А на площади обещала выступить известная певица.
На площади оказалась настоящая давка. Разглядеть ничего не удалось, только сарафан певицы посвечивал красным. Голос сильный, эхом разносился по городу. Даже гармонь было плохо слышно, а слова долетали до каждого. Много частушек она пела, а Граня резкого веселья всегда чуждалась, даже порадовалась молча, когда пошло протяжное. «Что это? – Страдания рамонские. – Чьи-чьи? – Рамонские, деревня такая. – А-а».
«Топится, топится в огороде баня». Неужели такие грубые плоские слова могут передать человеческие чувства? Но люди были так счастливы, слушая ее. Они в самом деле ее любили. Главное, Егор. Глаза его смеялись, рот смеялся, сам он, чуть расставив ноги и охватив себя за локти, лучился возбуждением.