– А ты уже и забздела, – проницательно усмехнулась гостья. – Да не надо. Про меня могут всякого наплести, чего и не было. Лучше сама скажу. Не воровка, никого не замочила. Просто на двойки училась – помнишь? А ты меня покрывала. Потому ФЗУ, потом на ящик отправили. А там – та же тюряга. Все загибались от туберкулеза, повезли нас куда-то под Донецк на лечение, я и правда кашляла, как старый шахтер. Выпросилась домой слетать до матери. Мне и справку выписали для билета. Поезд обратный проспала. Ну, думаю – упаду на колени, простят. А меня взяли теплую, из маминой постельки – да по законам военного времени под суд и сразу впаяли десять лет, как дезертиру. Думала – сдохну. Думала – кипиш подниму. Мамка кинулась к адвокату. Но никто не стал копаться. Приходил следак, намекал, что вытащит, лыбился по ходу, как параша…
– Тихо ты, Злата, я ничего не понимаю, говори нормально. Ну что ты раскричалась? Понимаю, что обидно. Но что теперь уж кричать? Поздно.
– Ой, прости, – вдруг пьяно согласилась Злата. – Что я, правда… Форшманули меня по-крупному. Да дело даже не в этом. Следак этот, мать его…
– Давай лучше выпьем, Злата. Ты осталась жива. Я жива. Ну?
– Давай. Мы по ходу всю твою настойку оприходовали… Ну, будем.
Выпили подруги детства бывшие, да помолчали.
– Ну, а ты? Стала летчицей? – улыбнулась вдруг Злата. – Ты такая была настырная, все хотела летать, летать.
– Какое! – отмахнулась захмелевшая Граня. – Мы с батькой ездили в то училище летное. Оно эвакуировалось в тмутаракань. И зря поехали. Бортанули нас.
– Почему? – опять закричала страшно Злата.
– Потому что в оккупации была, – пожала плечами Граня.
– Вот бля… П-прости… Из-за этого?
– Да… Так что закончила я сельхозинститут, агрофак. Влюбилась, поругалась, думала – конец. Но судьба мне дала скидку, помирились с женихом. Вышла замуж, как положено, и скоро, наверно, поеду в деревню работать. Вот лялька моя чуть подрастет… А может, и раньше. Я ведь к матери почему? Правительство дало наказ – спасать село. Вдруг шуганут, мать не увидишь. А тут батьку посадили, никто не знает, за что. Вообще так жалко мать. Он хоть и пил, но всё-таки родной. Знаешь…
Злата принялась хохотать.
– Ты еще правительству послужить хочешь?! Вот дурочка! Да оно нас растерло, понимаешь? Живите, как хотите! Ой, не могу. Дядько Богдана жалко, но сейчас после войны пойдут амнистии. Може, отпустят…
– Тише ты, Златка, что так ржешь-то. Услышит кто, донесут…
– Брось. Тут все свои. Не в камере сидишь. Я про следака-то… Он меня на понт взял, ну я и размякла. Приходил гнилые базары вести, а сам шматовал меня прямо на полу. Не закричишь, ничего…