«Теперь по крайней мере наступила ясность, – мелькнула в голове Штауффенберга необъяснимо спокойная мысль, когда их выводили из кабинета. – Все это произойдет здесь же, во дворе… Может быть, так и лучше… Без пыток, допросов, возмущенных газетных статей, с патриотическими воплями оскорбленных в своих верноподданнических чувствах немцев и немок. Вот только Геббельс не простит Фромму самого этого расстрела. Ни Гиммлер, ни Геббельс расстрела этого генералу Фромму не простят…» – нашел он в себе мужество позлорадствовать напоследок.
В коридоре, пока их оцепляли солдаты, полковник беспомощно оглянулся. Везде враги. Куда девались десятки офицеров, которые еще полчаса назад готовы были с оружием в руках защищать это здание? Защищать руководителей путча? Ах да, подавляющее большинство из них теперь уже «прозрели» и поняли, что их «дурачат». Как много времени понадобилось для этого.
Почему он так спокойно осматривает весь этот крестный ход на Голгофу? Ни страха, ни паники, ни отчаяния.
Впрочем, откуда им взяться? Столько раз быть на краю гибели. Столько раз внутренне готовиться к ней… Достаточно, что трижды чуть было не покончил жизнь самоубийством уже после того, как стало ясно, что из бравого офицера он превратился в жалкого однорукого и одноглазого калеку, лишенного всякой надежды на продолжение воинской службы.
– Пошли! – скомандовал лейтенант Вольбах, стараясь смотреть куда-то поверх голов арестованных. – К выходу, вперед!
Группка офицеров сразу же как бы растворилась в густой массе солдатских мундиров. Частокол из автоматных стволов. Чесночный дух дыхания. Мрачное процеживание сквозь стиснутые зубы бранных слов…
«Да здесь, кажется, одни унтер-офицеры, – вдруг открыл для себя Штауффенберг, все еще удивляясь своей способности трезво и спокойно оценивать происходящее. – “Унтер-офицерский крестный ход в здании Верховного главнокомандования вермахта” – так когда-нибудь вынужден будет назвать сию странную процессию художник, решившийся восстановить события этой ночи по рассказам чудом уцелевших очевидцев. Чудом уцелевших. Как с одной, так и с другой стороны».
– Бертольд! – позвал он брата, видя, что ночное унтер-офицерское шествие сворачивает к лестнице, ведущей во внутренний двор. – Бертольд Штауффенберг, прощай!
Слышит ли его сейчас брат? Должен был слышать! Хотя это уже крик из могилы. Но разве можно не расслышать зов из потустороннего мира?
«Только не думай о смерти, – предупредил себя Штауффенберг. – Эти последние минуты нужно прожить достойно».
Где-то посредине лестницы он оступился и чуть было не упал. Предупредительный фон Хефтен, о существовании которого он, кажется, совершенно забыл, опять оказался рядом.