– Держитесь, господин полковник, – подхватил его под руку. – Если позволите, я буду поддерживать вас.
– Вы – единственный преданный мне в этом мире человек, фон Хефтен, – негромко проговорил он, тем не менее вежливо отстраняя заботливые руки обер-лейтенанта. – Говорю это искренне.
– Я всего лишь адъютант.
– «Всего лишь»… Но только мне нельзя так… ослабнуть. Свой роковой выстрел я должен встретить как полагается человеку, посягнувшему на саму историю.
Они вышли из здания и ступили в темень внутреннего двора, большой мрачный колодец которого уже сам по себе служил прообразом огромной братской могилы, которой суждено поглотить их тела, их чувства, их мысли.
– Вы не ощущаете страха, фон Хефтен? – с дрожью в голосе спросил Штауффенберг, совершенно не обращая внимания на ствол автомата, упирающийся ему в ремень. Солдат, который подталкивал его, – почему-то страшно торопился, словно стремился поскорее выбраться из этого погибельного мрака, опасаясь, как бы не остаться здесь навеки, вместе с обреченными.
«“Заговор обреченных” – так, кажется, назвал наш путч “первый диверсант империи”, – вспомнилось Штауффенбергу. – А ведь он, по существу, прав. В самом замысле своем этот путч был “заговором обреченных”. Вот почему и мыслили, и поступали мы – с беспечностью и безоглядностью обреченных. Таков наш рок».
– Господин лейтенант, здесь слишком темно! – крикнул кто-то из «гроссдойчландцев», когда арестованных начали подводить к темной цокольной части здания, куда почти не достигал свет зашторенных окон верхних этажей. – Так мы можем перестрелять друг друга!
– Что я могу сделать? – огрызнулся лейтенант Вольбах. – Стреляйте наощупь и не суйтесь под собственные пули.
– Нужно что-то придумать.
– Последние акты трагедии все больше смахивают на фарс, – услышал Штауффенберг пророческий голос стоявшего неподалеку Ольбрихта. – Они творят свой расстрел, словно выполняют занудную работу.
– Пройдет немного времени, и их будут расстреливать точно так же, – ответил Штауффенберг, поражаясь, однако, сколь буднично и безалаберно все это выглядит у солдат лейтенанта Вольбаха.
– Эй, да здесь стоит машина! Кто водитель? Я спрашиваю, где водитель?! – надрывал свой неокрепший командирский басок лейтенант.
Еще несколько минут заминки, прошедшей в поисках водителя. Все суетились и звали, но никто не знал, где его можно отыскать. За это время солдаты охраны попытались выстроить из арестованных некое подобие шеренги. И опять Штауффенберг скорее почувствовал, чем различил, рядом с собой крепко сбитую фигуру своего адъютанта.