– Что слышно, ефрейтор? – попытался разговорить водителя командующий.
– Вам виднее, господин генерал, – довольно безразлично ответил тот. И Штюльпнагеля задело, с каким спокойствием и безразличием ефрейтор говорит с военным губернатором Франции.
– Вы слышали о том, что произошло сегодня ночью в Париже? – все же осторожно поинтересовался он.
– Говорят, были стычки между армейскими офицерами и эсэсовцами. Вначале армейские генералы арестовывали эсэсовских, затем наоборот. Извините, что слышал, то и говорю.
«Вот так события этой страшной ночи и предстанут – в слухах и сплетнях – перед сознанием миллионов немцев, – с горечью подумал Штюльпнагель. – Стычки между армейскими и эсэсовскими офицерами – только и всего. Вначале армейские арестовывали эсэсовских, затем наоборот. И даже не станут упоминать при этом твою фамилию».
Прошло почти два часа, прежде чем из штаба прибыла другая машина и Штюльпнагель приказал своему водителю сесть за ее руль. Истинному хозяину он не доверял сейчас еще больше, чем водителю своего «опель-адмирала». Хотя опасаться ему уже, собственно, было нечего.
Солнце достигло зенита, однако день по-прежнему оставался нежарким. Ветер, прорывавшийся между невысокими холмами, вершины которых зеленели посреди небольших деревушек, словно купола храмов, придавал ему то райское благолепие, при котором не замечаешь ни жары, ни самого солнца, сосредоточиваясь только на красоте окрестных пейзажей, мудрости и величии самой жизни.
Штюльпнагель жадно всматривался в проносящиеся мимо строения, в излучины речушек, даже в покрытые чадным тленом руины… Он уже твердо решил, что уйдет из жизни, обязан уйти; но лишь сейчас, когда это решение окончательно созрело, понял, как ему не хочется расставаться с этим буйственно-военным, страшным и в то же время прекрасным миром.
– Приближаемся к Вердену, господин генерал, – предупредил водитель.
– Знаю. Воевал в этих местах.
Унтер-офицер удивленно посмотрел на командующего.
– Не в эту войну, конечно, в первую мировую. Тогда я был всего лишь капитаном.
– Понятно, – сочувственно поддержал его водитель, восприняв воспоминание Штюльпнагеля как тоску по молодости.
– Сверни-ка вон на ту дорогу.
– Но она…
– Приведет нас к Вашерошвилю, к берегам Мааса.
– Слушаюсь, – слишком запоздало подчинился водитель, глядя при этом не на дорогу, а на генерала. У него уже появилось предчувствие, что этот рейс до Берлина закончится где-то у германской границы.
Аккуратные прямоугольники полей. Поросшие травой воронки у дороги, оставшиеся – трудно понять – с этой или еще с той войны. Холмистая гряда вдоль берега реки, похожая на покрытую кустарником волну песчаных дюн.