– Но ведь это подлая ложь!
– Вот и господин наниматель говорил, что вы твердите – все это ложь, а проверить нельзя, понеже игра шла без свидетелей. Пугнем, говорит, князя Козловского, он сговорчивей станет.
– Где нанял вас этот человек?
– Деньги пожалуйте, тогда и разговор продолжим. Вы видите, я перед вами чист, все без обмана, все, как на духу, говорю.
«Доброжелатель» действительно держался очень спокойно и естественно, начни он ерничать или врать, Матвей бы давно схватился за шпагу.
– Можете не пересчитывать. – Он протянул усатому кошелек. – Так где вас наняли?
– Нанят я был в известный час во дворце во время бала.
– Стало быть, вы служите в охране?
– Зачем вам знать, где я служу? Я пришел к вам неизвестным и уйду неизвестным.
– Как зовут господина, который вас нанял?
– Имени своего он не назвал.
– Вы его видели раньше?
– Нет.
– Он француз?
На безучастном лице усатого первый раз за время разговора мелькнуло что-то похожее на удивление.
– Может быть, и француз, кто их разберет.
– А что вас заставило… побудило открыться мне?
– Беда наша общая – безденежье. Я и нанимателю согласился служить в известный вечер по той же причине. Квинтич… весьма разорительная игра. Когда везет, то большие деньги можно выиграть. Ну, а когда не везет…
Больше спрашивать было решительно не о чем, и Матвей ощутил свою полную беспомощность. Он столько думал об этом тайном свидании, так к нему готовился, позвал с собой Люберова, один Бог ведает, как было противно ему унижаться перед кичливым гордецом, наконец, выбросил огромные деньги – и все из-за чего? Чтобы услышать заведомую ложь, ловко всунутую в башку этому усатому болвану. И главное, он ведь, этот доброжелатель вшивый, совершенно верит в то, что говорит…
– Больше вопросов не имеете? Тогда позвольте откланяться. – Он уже сделал шаг к выходу из беседки и ногу над ступенькой занес, как из кустов, ломая ветки, выскочил Люберов с обнаженной шпагой.
– Нет, имеем! – крикнул он звонко. – Князь, смотрите, чтоб он в лес не сиганул.
Усатый сразу потерял всю свою значительность и важность, рот его ощерился, из-за чего стрелки усов поднялись и стали показывать другое, более раннее время.
– Я к вам как благородный человек, все как на духу выложил, а у вас засада в кустах!
– Это ты-то благородный человек, шельма усатая? Вначале ты получил деньги за убийство, а теперь тянешь с другого конца. Крепче держите его, Козловский, он что-то по боку рукой шарит. Говори, каналья, кто ты такой, где живешь и служишь?
– Не скажу! – рявкнул усатый, хотя руки его, заломленные за спину, крепко держал Матвей, а кончик люберовской шпаги упирался прямо в живот.