Но этого холмика она никогда не видала. Лингард остановился и мрачно смотрел на него. Миссис Треверс слегка пожала его руку, чтобы возвратить его к действительности, и спросила:
— Что это такое?
— Могила, — тихо отвечал Лингард, не отрывая взгляда от песчаного холмика, — Его увезли с брига сегодня ночью. Странно, — продолжал он в задумчивости, — как много может сказать могила, вмещающая только одного человека. Ему было поручено передать мне, чтобы я все забыл.
— Это нельзя забыть, — прошептала миссис Треверс. — Было бы лучше, если бы я осталась на «Эмме»… Там у вас был сумасшедший, — вдруг воскликнула она.
Они тронулись дальше. Лингард смотрел на миссис Треверс, опирающуюся на его руку.
— Не знаю, кто из нас был сумасшедший, — сказал он.
— Я удивляюсь, как вы можете смотреть на меня, — прошептала она.
Лингард заговорил снова:
— Я должен был увидеть вас еще раз.
— Этот ужасный Иоргенсон, — проговорила про себя миссис Треверс.
— Нет, нет, он предоставил меня моей судьбе, прежде чем от меня отказаться.
Миссис Треверс отняла свою руку, и оба они остановились. Лингард долго молча смотрел на нее.
— Я не могла отказать вам в этой встрече, — сказала наконец миссис Треверс. — Я не могла отказать вам ни в чем. Все права на вашей стороне, и мне все равно, что вы сделаете… или что вы скажете. Но когда я подумаю о том признании, которое я должна вам сделать, я сама удивляюсь, как я решилась прийти. — Она подошла ближе и положила руку на плечо Лингарда, — Я ужасалась мысли, что встречусь с вами. А теперь вы должны выслушать мое признание.
— Не говорите ни слова, — сказал Лингард спокойно и не отрывая глаз от ее лица. — Я уже знаю.
— Этого не может быть, — воскликнула она. Ее рука соскользнула с его плеча. — Почему же в таком случае вы не бросили меня в море? — в страстном порыве вскричала она, — Неужели мне жить, ненавидя себя?
— Вы не должны ненавидеть себя, — проговорил Лингард с тревогой в голосе. — Ведь вам должно быть ясно, что если бы даже вы и передали мне перстень, от этого бы ничего не изменилось.
— Как я могу этому поверить? Но нет, вы слишком благородны, чтобы притворяться. Вы великодушнее всех на свете. Но я не стою вашего великодушия. Вы думаете, что я чувствую упреки совести? Нет. Насколько это можно как-нибудь назвать, — это, скорее всего, отчаяние. Но вы, должно быть, все это знали, и все-таки вы хотели со мной увидеться.
— Я уже говорил вам, что раньше я вас не видел, — сказал Лингард ровным голосом. — Только после того, как я узнал, что вам дали перстень, я почувствовал, что вы для меня значите. Разве я мог понять это раньше? Тут нет ни ненависти, ни любви. Ненависть, любовь… По отношению к вам эти слова не имеют смысла. Для меня вы сильнее, чем сама смерть; я знаю, что, пока я жив, вы не умрете.