В эту ночь генерал д'Юбер, лежа растянувшись на спине и закрыв лицо руками или повернувшись ничком и зарыв лицо в подушки, изведал всю бездну человеческих чувств. Чудовищное омерзение к этой бессмысленной истории, сомнение в собственной своей пригодности к жизни, разочарование в лучших своих чувствах (потому что на кой черт понадобилось ему идти к этому Фуше!) — все это он пережил. «Я сущий идиот, — думал он. — Сентиментальный идиот! Только потому, что я услышал этот разговор в кафе… Идиот! Испугаться такой лжи! Ах, в жизни надо считаться только с правдой!»
Он несколько раз вставал и тихонько, в одних носках, чтобы не услышал кто-нибудь внизу, подходил к буфету и выпил всю воду, которую ему удалось найти в темноте. И муки ревности он пережил тоже. Она выйдет замуж за кого-нибудь другого! Вся душа его переворачивалась. Упорство этого Феро, чудовищная настойчивость этого бессмысленного животного настигали его с сокрушительной силой беспощадного рока. Генерал д'Юбер дрожал с головы до ног, опуская пустой графин. «Он убьет меня», — думал он. Генералу д'Юберу суждено было в эту ночь испытать все, что может испытать человек. Он ощутил в своем пересохшем рту тошнотворный, липкий привкус страха — не того простительного страха перед ясным, удивленным взглядом молоденькой девушки, но страха смерти и страха, который благородный человек испытывает перед трусостью.
Но если истинная храбрость заключается в том, чтобы пойти навстречу опасности, от которой воротит душу, тело и сердце, генерал д'Юбер имел случай испытать и это впервые за всю свою жизнь. Когда-то он в восторге самозабвения обрушивался на батарею, скакал сломя голову под градом пуль с каким-нибудь поручением и не думал об этом. Теперь же ему предстояло выйти тайком на рассвете и отправиться навстречу неведомой, отвратительной смерти. Генерал д'Юбер не проявил ни малейшего колебания. Он положил два пистолета в кожаную сумку и перекинул ее через плечо. Проходя садом, он почувствовал, что у него опять пересохло во рту. Он сорвал два апельсина. Когда он закрывал за собой калитку, его охватила легкая слабость.
Он зашатался, но, не обратив на это внимания, пошел вперед и через несколько шагов уже крепко держался на ногах.
В бледном, тусклом рассвете сосновый лес отчетливо вырисовывался колоннами своих стволов и темно-зеленым куполом на сером каменистом склоне холма. Д'Юбер смотрел на него, не отрываясь, и шел, посасывая апельсин. Постепенно присущее ему бодрое хладнокровие перед лицом опасности, то, за что его любили солдаты и ценило начальство, снова вернулось к нему. Это было все равно, что идти в бой. Подойдя к опушке леса, он сел на камень и, держа второй апельсин в руке, стал ругать себя за то, что он притащился в такую рань. Вскоре, однако, он услышал шуршанье кустов, шаги по каменистой земле и обрывки громкого разговора. Какой-то голос позади него сказал хвастливо: