— И тут и там Феклин. Братья они, что ли! — соображал Влас.
— Это замечательно! — вскипел Суслопаров. — Выходит, что вроде во все концы из одного центру. Выясним. Непременно выясним!
Выяснять долго не пришлось. В групкоме со слов следователя уже знали, что городской Феклин и Феклин, арестованный по подозрению в порче моста в Суходольском — братья. Оба раскулаченные и оба скрывшиеся от высылки.
— Вроде твоего, как его, соседа-то? Вроде его — беглецы, — пояснил Савельич Власу. — Так же, понимай, злоумыслит исподтишка. Под ноготь надо его! Обязательно под ноготь!
— Братья! — со злой усмешкой щурил глаза Андрей. — Они все братья да товарищи по положению да по делам своим. Они тоже коллективом на нас напускаются. Целым классом зубы ощеряют.
— А мы по зубам, по зубам! — смеялся Савельич. И смех его не был добродушен и весел.
Влас молча слушал, и внутри него шла борьба с остатками сомнений, непонимания и растерянности. И когда он дознался, что оба Феклины — оба вредители! — братья, ясная и прямая мысль окрепла в нем: действительно, враги они ему, кровные враги, и не одни они, а и многие другие. И в их числе Никанор Степаныч Некипелов.
«Змеями подколодными притаились они все, — соображал Влас, — и Феклины эти самые, и Никанор с сынком. Притаились и норовят ужалить смертельно... Ох, глуп же я был, не понимал...»
Добравшись до этой мысли, Влас по-новому загрустил. Он установил для себя, что, значит, во многом он ошибался прежде, что и уход его из деревни нельзя, пожалуй, оправдать, что зря, видать, покинул он дом и отбился от своих односельчан, от кровных старых приятелей и соседей.
Его захлестнула эта новая грусть и, чтобы не поплатиться ею окончательно, он подыскивал себе оправдания.
— Да! — спорил он сам с собою. — Как же было не бросить все, коли там на полный раззор хозяйства выходило. Какие там люди около общественного сошлись: Васьки да Артемки?! С этакими разве трудящему человеку с руки вместе большое дело делать? Не с руки!..»
Но, взбадривая и укрепляя себя так, он в глубине души сознавал, что не прав.
И, совсем запутавшись, он яростнее приналег на работу, к концу новой пятидневки подняв свою выработку до ста сорока процентов нормы.
— Вот это по-нашенски! — весело охнул Савельич, когда на красной доске против фамилии Власа выросло это число. — Ишь, как чешет, ишь как чешет!
— Значит, укрепляешься, в гору лезешь! — остановил Власа Андрей возле барака. — Хороший ты пример другим подаешь. Одобряем мы тебя, Медведев.
Влас усмехнулся.
— Конечно. Этак всегда бывает: коли работник хорошо работает, так самый дурной хозяин одобрит его...