— Не знаешь? — заинтересовались окружающие, и споры притихли.
— Вот истинный! — оживился, подстрекнутый вниманием, сомневающийся. — Вот прямо крест кладу: не вижу ее, эту самую пользу.
— Отчего же это?
— А оттого, что, к примеру, хоть наше вот строительство взять. Строится, говорят, цельная фабрика на пошитье всякой одежы и исподнего, а я без рубахи хожу и штаны у меня дырявые.
Кругом засмеялись.
— Верное слово! Без рубахи! И будет ли мне от этой самой фабрики новая рубаха, не верится мне. Нет, не верится!
— Трепло! — резко и презрительно отчеканил немного глуховатый голос. Все повернулись в его сторону. Влас по голосу узнал комсомольца-бетонщика. — Форменное трепло! Говоришь вредные и глупые слова, а понятия в тебе нет никакого.
— Это пошто же?
— Пошто? А вот по то самое. Чьи ты слова говоришь? Неприятельские ты слова повторяешь, кулацкие и вредительские. Может быть, и сам недалеко от кулаков и вредителей ушел.
— Я человек рабочий! Какой я кулак!
— А треплешься хуже не надо!.. Рабочее советское государство страну нашу, Союз, улучшает, из нищей делает ее богатой и в первых, как говорится, рядах, а ты...
— Страну-то вроде бы богатой делают...
В вечернем сумраке люди задвигались. Послышался короткий смешок, кто-то свистнул. Кто-то насмешливо сказал:
— Заплакала казанская сирота!
— Эх, ты! Тебя бы за такие слова!.. — сплюнул комсомолец.
Влас, молча прислушивавшийся к спору, вмешался:
— Который работать идет, тот не нищий! Это вот лодыри нищают да голодом сидят. Лодыри и разная шпана!.. А насчет фабрики, так я понимаю таким манером: станет она разную одежу выпускать, куда одежа пойдет? — трудящему, рабочему. А, стало-быть, и мне.
— Верно! Правильно! — посыпалось кругом.
— Все может быть... — теряя свой задор, согласился спорщик и замолчал, а затем затерялся в темноте совсем.
К Власу, проталкиваясь сквозь кучку отдыхающих, пробрался кто-то темный и остановился возле него:
— Правильно ты, товарищ Медведев, срезал этого парня. Сознательно!
Узнав в подошедшем комсомольца, Влас добродушно отозвался:
— Да и ты не плохо сказанул ему. Болтун он, языку волю ненужную дает. Может, по темноте.
— Знаешь, Медведев, темнота — не оправданье. От темноты много вреда в жизни.
— А иной человек ведь и не виноват в своей темноте.
Окружающие дружно поддержали Власа, и он, — подбодренный этой поддержкой, продолжал:
— Иному темнота в тягость, он рад бы от нее избавиться, да не может и не знает как.
Разговор, попавший в это русло, потек дальше легко и безболезненно. В нем приняли участие и другие. И так незаметно подкралась ночь. Влас первый спохватился и напомнил, что завтра надо на работу вставать и что пора теперь на покой.