Когда Соединенные Штаты вступили в войну, обязанности Тауссига быстро вышли за пределы работы в Комиссии по тарифам. Он стал членом Комитета по определению цен в Совете военной промышленности и некоторое время служил в мукомольном подразделении Управления продовольствием, а также в его мясном подкомитете. Вскоре нагрузка стала для него слишком тяжелой и ему пришлось сократить свои обязанности. Однако по просьбе президента Вильсона он сохранил свой пост в Комитете по определению цен, а также пост председателя Комиссии по тарифам.
Президент Вильсон хорошо понимал, насколько ценно сотрудничество с таким способным, преданным интересам общества и бескорыстным советником, каким был Тауссиг. Их отношения были таковы, что еще в январе 1918 года Тауссиг считал себя вправе делиться с президентом своим мнением по поводу вопросов, далеко выходивших за рамки его официальных обязанностей, в частности вопросов о военных целях Соединенных Штатов. Поэтому решение Вильсона пригласить Тауссига в Консультативный совет по заключению мира было вполне предсказуемым. Естественно, в рамках нового назначения Тауссигу был поручен подкомитет по тарифам и коммерческим соглашениям; однако помимо этого он посещал все заседания общего комитета по экономическим условиям и помогал разрабатывать проект этих условий. Он помогал и советовал и во многих других делах, как внутренних, так и международных.
На Парижскую мирную конференцию Тауссиг отправился полный решимости отстаивать правосудие и справедливость, свободный от всякой жажды мести. Без сомнения, в ходе работы он не раз оказывал решающее и благотворное влияние на участников конференции, убеждая их отказаться от безрассудных требований[144]. Однако насколько далеко простиралось это влияние, мы никогда не узнаем. Мы также никогда не узнаем, что думал и чувствовал Тауссиг по поводу менее удачных условий мирного договора; в своей лекции «Человеческая история мирной конференции» Бостонскому обществу унитаристов он об этом не рассказал[145]. В тех прелестных, почти болтливых письмах, которые Тауссиг писал домой в течение этих месяцев, он описывает в основном свои ежедневные занятия и наблюдения. Некоторые подробности того, что он делал и думал в то время, вероятно, можно было бы восстановить из личных бесед, но он никогда особо не распространялся о своей работе и всегда был сурово сдержан в критических комментариях. Некоторые из нас, возможно, сожалеют об этом, но для Тауссига это было крайне характерно: все, что он говорил или делал, он говорил и делал с глубоким сознанием собственной ответственности. Он никогда не подводил тех, с кем сотрудничал.