Штурмовики согласно закивали. Булгаков обалдело оглядел сидевших за столом, потом на всякий случай спросил:
- Зачем обе?
- Так ежели надо? - лениво ответил вопросом на вопрос фельдфебель Семенов и маханул полстакана самогона. Зажевал духовитым чуть желтоватым салом и прочавкал с набитым ртом, - Ты, Афанасьич, не боись: парень ты добрый, вон нам и командир сказал, что ты... эта... талан, о как! Так что мы, заради твоего талану, и ногу отрежем, и руку, и голову. Ты тольки скажи, обозначь задачу: кому, чего и сколько. А там уж мы... - тут фельдфебель хватил кулаком по столу, да так, что затрещали доски.
- Да что 'кому, чего и сколько'?! - взвыл окончательно сбитый с толку Булгаков и аж протрезвел.
- Ну там кому чего отрезать: руку, ногу, нос или еще чего анпудировать? - приобнял его за плечи конопатый Кузякин. - И скока: одну, две, али все?
Булгаков попытался сообразить: 'все ноги' это больше, чем две, или нет, но сообразить так и не смог. В отчаянии он замотал головой, и принялся считать свои ноги. Получалось то две, то пять, причем все пять были почему-то левые...
- Да ты не парься, Миша, - Чапаев захрустел соленым огурчиком. - Чем об всяких глупостях думать, лучше нам еще расскажи: чего там с этим черным котом дальше было?..
В ту ночь Булгаков спал плохо. Недаром народ говорит: 'Сон алкоголика крепок, но краток'. Поэтому часа в четыре утра, Михаил Афанасьевич проснулся с больной головой. Попытался вспомнить: когда он ушел из-за гостеприимного стола георгиевских кавалеров, но так и не вспомнил. Отчего-то в голове вертелось описание сложной ампутации конечности, но к чему - Булгаков вспомнить не мог, как не старался...
В голове гудел курьерский поезд, да так явственно, что слышались даже крики носильщиков на вокзале. Михаил Афанасьевич выпил воды из графина, но она оказалась теплой и противной. В горле стояла сушь пустыни Сахара, а во рту ощущался какой-то омерзительный вкус, словно бы Булгаков умудрился съесть дохлую кошку. 'Или кота, - явилось откуда-то из глубин подсознания. - Большого, толстого черного кота...'
Он помотал головой, отчего спальня тут же принялась водить вокруг него хоровод, но курьерский поезд, грохотавший в голове, наконец куда-то уехал. Остался только шумный вокзал, где продолжали визгливо вопить носильщики. Пошевелив пальцами ног, Михаил Афанасьевич догадался, что лежит в носках, трясущейся рукою провел по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил.
Булгаков застонал и приподнялся на постели. Необходимо сейчас же спуститься вниз и облить голову водой из колодца. Процесс вставания исторг из его груди новую порцию стонов, но наконец, Михаилу Афанасьевичу удалось принять более или менее вертикальное положение и даже затолкать ноги в ботинки. Шатаясь, словно тонкая рябина на ветру, он медленно побрел вниз...