— Я обещал, что не трону. Поклялся. Ты мне не веришь?
— Простите, ваше высочество, — тихо и очень мягко отозвалась она. — Я верю, но у моего тела другая память.
Внутри и вправду поднималась холодная брезгливость, желание немедленно оттолкнуть, убрать от себя, вырваться любой ценой… Джиад напряглась, закаменела, не позволяя себе самое простое и подходящее — ударить.
— Я обещал! — яростно выплюнул Алестар. — Почему ты не хочешь поверить мне хоть немного? Я люблю тебя, понимаешь?
— Тех, кого любят, ни к чему не принуждают, — так же бесцветно напомнила Джиад, заставляя себя отвести взгляд от шеи рыжего, где так заманчиво и уязвимо билась маленькая жилка. — Вы не любите, вы хотите.
— А если и так? Я же хочу удовольствия для обоих, не только для себя. Память? Ладно, я понимаю. Так дай мне возможность все исправить, загладить, стереть…
Что он собирался заглаживать, сопляк дурной? Джиад едва не всхлипнула от непредставимого желания врезать по нечеловечески красивому лицу с ярко горящими глазами. Чтобы хоть что-то понял…
Нет, он не понимал. Смотрел, как умирающий от жажды на воду, и даже голос звенел негодующе. И он, наверное, действительно хотел быть ласковым, Джиад прислушалась к себе и той смутной связи, что протянулась между ними, но там, на другом конце трепещущих от напряжения нитей, не было гнева, похоти или желания унизить. Но какая разница?
— Пожалуйста, — прошептал принц, наклоняясь к ней и на удивление осторожно касаясь губами плеча через рубашку. — Просто позволь мне, прошу. Я буду нежным, я сделаю все, как ты захочешь… Это может быть так чудесно…
Ох, не к добру они встретили эту девочку, Эрувейн. Что уж там при виде чужого счастья сорвалось внутри Алестара с привязи, оставалось только гадать, но он дрожал всем телом, умоляя, и ясно было, что сам потом не простит этого якобы унижения.
— Джиад… — рыжий поднял голову, глянул ей в лицо пьяными от желания глазами. — Моя Джиад… Моя избранная…
— Не ваша, — с трудом выговорила Джиад. — Никогда не была и не буду. Вы забыли, что обещали мне? Отпустите. Я не ваша избранная, вы меня взяли силой — и это забыли?
Напоминать о собственном позоре было мучительно больно и мерзко, но рыжего следовало остановить сейчас, пока совсем не обезумел. Прилив ли, оскорбленная гордость, Арена — все сразу плескалось в синих расширенных зрачках, кипело, как в ведьмином котле.
— Я просил прощения, — тающим ломким голосом напомнил Алестар. — Просил, умолял, помнишь? Мне действительно жаль. Сколько еще просить? А если ты никогда не простишь?