– Покажись.
С некоторого времени он не протестовал уже, когда она стягивала с него покрывало и осматривала рану. Лошадиная мазь помогала прекрасно, разодранное заживало почти на глазах, исчезла отвратительная краснота и неприятный запах. Сказать честно, она полагала, что все заживает уж очень быстро, в таком-то темпе через несколько дней останется лишь шрам, но она не слишком в таком разбиралась, чтобы оценить, нормально ли это. Кроме того, лекарства, которые они давали лошадям, были лучшими в мире. Наверняка заживает так именно поэтому.
Она накрыла его пледом и искренне улыбнулась:
– Хорошо заживает. Уже не должно бы болеть – а ведь не болит, когда ты двигаешься?
Конечно же, он не ответил. Только посмотрел на нее, склонив голову набок.
– Ох… Болит? – Она несколько раз широко взмахнула руками, драматически кривясь. – Болит, когда движешься, да?
Он прыгнул к ней так быстро, что она едва успела моргнуть, – а он уже держал ее одной рукою за ладонь, а второй, невооруженной, прикасался. Спина, затылок, руки. От удивления она даже вскрикнуть не могла. Прикасался он кончиками пальцев, она явственно ощущала пять точек, горячих, словно извлеченные из очага угли. И впервые на лице его можно было увидеть хоть какие-то изменения. А лицо его сделалось сосредоточенным, серьезным, брови нахмурились, глаза сузились.
– Стало быть, гримасы ты строить все же умеешь.
Первоначальный страх прошел, пальцы его почти обжигали, однако ощущение не было неприятным. Едва лишь он ее отпустил, Кей’ла протянула руку и дотронулась до его груди между перекрещивающимися ремнями.
– Ты! – произнесла она настойчиво. – У тебя там что-то болит? Там, – указала на его руку, где начиналась рана.
Он ответил. Его левая рука выполнила несколько сложных жестов, после чего дотронулась до его собственной груди, рта и лба. Потом он взмахнул руками точно так же, как она – мигом ранее, но нисколько не кривясь, после чего снова уселся, где был, завернувшись в плед.
– Наверное, это значит «нет». Хорошо. Шрамы обычно стягивают кожу, и нужно тренироваться, чтобы они не мешали двигаться.
Она уселась напротив.
– У нас тут вскоре будет война, знаешь? Собственно, она уже идет, мы сражаемся с кочевниками, и, когда бы не те гостящие у нас солдаты, все было бы худо. Так говорит отец. А теперь Дер’эко, Фен’дорин и Ген’дорин поехали на юг, навстречу остальным кочевникам, а мы разбиваем здесь лагерь и ждем войну. Это значит, что Совет не надеется, что нашим колесницам удастся удержать се-кохландийцев, я права? – Она подтянула колени под подбородок и обняла их руками. – Я боюсь, знаешь? Я все время боюсь, думаю, что боялась, уже когда мы отправлялись, но не было случая о том подумать. Только позавчера, когда на нас напали, понимаешь? Я могла лишь корчиться под одеялом и плакать от страха. Если бы напали на меня, то я б упала на землю и позволила бы себя убить. Я ужасный трус… Не сумею никого защитить, никому помочь… это меня… это меня придется защищать.