Только теперь Кей’ла нашла его взглядом. Сидел он между двумя кучами свертков, сам подобный неловкой, кое-как сложенной куче ненужных вещей. Выглядел он как тот, кого она видела, пока висела в седле. Коротко подрезанные волосы, черная борода, темная кожа, дикие глаза. Говорил он на меекхе, языке, которым она пользовалась издавна, хотя и со странным, каким-то знакомым акцентом.
И был он большим. Когда встал, то, казалось, вознесся головой под самый полотняный потолок. Даже повыше ее отца, хоть настолько же широкий в плечах.
– Я забрал тебя, – он стоял подле резного столпа, а лицо его кривила странная гримаса, – потому что приказали мне приехать в их лагерь без оружия и получить приказы, словно мы – не более чем банда рабов. А приказы давал козий ублюдок, который только в прошлую ночь получил по голове от банды савеньйо и должен был убегать от них добрых шестьдесят миль на восток.
Он скривился.
– Теперь-то он утверждает, что сделал это специально, что таков был его план, а бегство – лишь спланированная ловушка. Интересный маневр, после которого половина обоза и стад остаются в руках врага… Ничего не скажешь? Тсаэран утверждает, что ты свободно болтаешь на этом языке. Ты там была… Но не думаю, чтобы понимала в стратегии, верно? Дару Кредо пытался захватить себе как можно больше, словно та глупая дворняга, что вцепляется в ногу вола и полагает, что добыча уже ее. А теперь вол сошел с места и движется на нас.
Он послал ей улыбку, от которой у Кей’лы скрутило желудок. И дело было вовсе не в отбитых внутренностях.
– Да, они уже двинулись, весь лагерь, пять тысяч фургонов, три тысячи колесниц. Мы пропустим ваш обоз через холмы, а затем подождем, пока вы приблизитесь к реке. Потому что между рекою и холмами фургоны и колесницы окажутся в ловушке. Знаешь, зачем мы так сделаем? Потому что, хотя и легко было бы вас удержать у подножия Олекад, никто не отвергает гостей, приносящих богатые дары. Ваши фургоны, кони, золото и серебро станут нашими. А потом мы займемся следующей бандой, что сойдет с гор, и следующей, и следующей. – Он внезапно наклонился вперед и выдохнул: – Я всю жизнь ждал, чтобы встать посреди вашего лагеря и сказать, как назвала меня мать…
Он извлек откуда-то небольшой сундучок и обрушился на него так, что аж затрещало.
– Я забрал тебя, – продолжил он, – поскольку мог дать волю своему гневу, плюнуть им в миску, подразнить. Потому что радостно мне было видеть уважение на их лицах.
– Это не было уважение, – пробормотала она сквозь плед.
– Что ты сказала?
– Это не было уважение, – ответила она громче, – только страх. Тебя радует страх женщин и детей?